Красные листья - Полина Саймонс (1999)

— Эви, — сказала она мягко, — я попытаюсь поговорить с твоей мамой в следующий раз, когда она приедет. Хорошо? Я поговорю с ней. — Она сделала паузу. — Но, Эвелин, даже если их усыновят, то все равно им будет хорошо. Я уверена. Их будут любить.

— О, пожалуйста, — захныкала Эвелин, — не надо! Неужели ты ничего не понимаешь? Я не хочу их никому отдавать!

Кристина погладила живот девушки и тихо произнесла:

— Понимаю, Эвелин. Я все понимаю.

Эвелин попыталась от нее отодвинуться:

— Как же ты можешь такое говорить?

Что еще могла сказать Кристина этой несчастной девушке?

— Эвелин, их будут любить, — повторила она. — А ты будешь продолжать жить дальше. У них будут отличные родители. У них будут двое взрослых, чудесных родителей…

— Я не хочу, чтобы у них были чужие родители! — закричала Эвелин. — Я хочу, чтобы у них была я! — Эвелин сидела на постели красная, несчастная и грузная. Она тяжело дышала.

— Эви, не надо доводить себя до такого состояния, — сказала Кристина, успокаивая девушку. Затем улыбнулась и сделала попытку пошутить: — Не могу себе представить, как принимают роды.

— Бетти знает, — серьезно заметила Эвелин. — Ей приходилось принимать однажды ребенка у подруги, когда ее машина сломалась и нельзя было вовремя попасть в больницу.

Кристина об этом случае знала. Но там было совсем другое. Машина вовсе не сломалась. Произошла автомобильная авария. Ребенка спасти не удалось. А сама Бетти получила серьезное повреждение позвоночника и навсегда осталась с больной спиной.

— Здесь пока еще все в своем уме. Никто, кроме доктора, твоих детей принимать не станет.

— Вот это правильно. Моих детей!

— Эвелин, пожалуйста, перестань.

Эвелин откинулась на подушки. Ее большой живот торчал вверх, почти перпендикулярно к телу.

— Я хочу, чтобы они остались там, внутри у меня, навсегда, — прошептала она.

Кристина сняла с Эвелин носки и начала массировать ее ступни.

— Когда я была маленькой девочкой, — сказала она тихо, — я думала, что это возможно. Я думала, что детки остаются там внутри до тех пор, пока ты сама не захочешь, чтобы они вышли.

Эвелин продолжала жалобно подвывать:

— Пусть остаются во мне навсегда и никогда меня не покидают, никогда не покидают свою мамочку…

Она начала плакать снова. Ее живот вздымался и опускался. Это был единственный, если можно так выразиться, живой предмет, который жил своей жизнью в этой маленькой комнате.

— Знаешь, — сказала Эвелин, шмыгая носом, — я даже придумала имена, которые им дам. Джошуа и Сэмюэл. Джош и Сэм. Тебе нравится?

Кристине хотелось было сказать Эвелин то, что Бетти велела говорить всем беременным девочкам-подросткам, которые отдают своих младенцев на усыновление: они теряют право давать своим детям имена и никакого общения никогда у них с детьми не будет. Они не имеют права ничего покупать для своих детей, а также шить, вязать или думать о том, чтобы провести первые дни с младенцами. Джош и Сэмюэл. Ну разве это не прелесть? Джош и Сэм — так звали как раз этих двух мальчиков, которые развлекались с Эвелин Мосс, а потом отказались от отцовства. Кристине раньше казалось, что Эвелин приводит в бешенство даже сама мысль о них.

— Твои родители вчера приходили? — спросила Кристина.

Эвелин кивнула и ответила уже спокойнее:

— Мама сказала, что скоро все кончится, и тогда я смогу возвратиться назад, и мы снова будем жить, как прежде. — Она вытерла глаза.

Кристина хотела сказать, что рождение ребенка все меняет навсегда, что никогда уже они не будут жить, как прежде, но она только погладила живот Эвелин, чувствуя, как маленькие ножки пинают его изнутри.

Время пролетело незаметно. Вот уже и пять часов, пора уходить.

Внизу она снова поблагодарила всех за торт и сумку и ушла.

Собираясь сесть в машину, Кристина услышала, как брякнула форточка одного из окон на третьем этаже. Она подняла глаза.