Галя орала на доцента, доцент порывался выскочить из-за стола.

Секретарь парторганизации, Лукашевич, стенографистка, староста пытались все кричать одновременно.

Наташа подняла руку.

И вдруг стало тихо.

— Товарищ Лукашевич, простите, не знаю вашего имени и отчества. Что это у вас на рукаве?

Второй секретарь завернул локоть пиджака.

— С первым апреля вас! — засмеялась Наташа.

И вдруг в затихшей от ужаса аудитории раздался тихий смешок. Он оборвался тут же, но дело уже было сделано.

Студенты захохотали. И все, что происходило здесь, уже не было похоже на бой гладиаторов — это был цирк.

Даже стенографистка с трудом сдерживала смех…

МУЗЫКА В ПОДВАЛЕ

Только теперь, выйдя из аудитории, Наташа почувствовала, во что ей пришлось окунуться. Было такое ощущение, будто ее только что искупали в грязи. Девушку просто колотило от напряжения. Да, нелегко ей далась последняя шутка…

Набрав в грудь побольше воздуха, Наташа резко выдохнула, как перед прыжком в воду, и пошла по длинному университетскому коридору в гардероб.

Студенты громко смеялись, шутили, как и положено первого апреля, толкались, весело пели какие-то песенки, и никто не замечал одиноко бредущую мимо них девушку с глазами, полными горя.

В гардеробе Наташа получила свое пальто и стала одеваться, стараясь сделать это как можно быстрее, чтобы поскорее уйти отсюда.

— Девушка, у вас сзади пальто испачкалось, — пошутил какой-то парень.

— Да, я знаю… — ответила Наташа, грустно улыбнувшись. — С первым апреля.

Парень посмотрел ей в глаза и понял, что ей не до шуток.

— У вас что-то случилось? — почти испуганно спросил он.

— Да, меня из университета выперли.

— А, знаю! — вдруг засмеялся студент, приняв Наташины слова за шутку. — С первым апреля! Пошли с нами, у нас в общаге посиделки будут.

— Да нет, спасибо… — ответила Наташа. — Мне домой надо.

На улице моросил мелкий весенний дождь. Наташа поежилась от сырости, подняла воротник и пошла к троллейбусной остановке, перепрыгивая через лужи. От того, что вокруг нее все веселились и смеялись, ей становилось еще грустнее.

На остановке девушка зашла под козырек и стала ждать свой троллейбус. Кроме нее под козырьком стояли две каких-то старушки и вьетнамец, видно, тоже студент. Вьетнамец был одет явно не по погоде, как одеваются все выходцы этой далекой жаркой страны в России. Он был одет в строгий, очень дорогой, черный в полоску пиджак, в джинсы и в лаковые черные туфли, которые очень подходили к пиджаку, но совсем не подходили к джинсам. От дождя дорогой пиджак обвис и потерял форму. Он выглядел на бедном вьетнамце как мешок.

К тому же обладатель этого пиджака здорово продрог от холода, а может, и от похмелья, которое угадывалось в его горячем дыхании.

Наташу почему-то очень насмешил и растрогал вид этого восточного гостя, которого неизвестно каким макаром занесло сюда. Она еле сдержала ироническую улыбку. Вьетнамец заметил внимание к своей особе с ее стороны, тяжело вздохнул, пожал плечами и промолвил на чистом русском языке:

— Россия, блин…

Старушки вздрогнули от громкого смеха Наташи и посмотрели на нее как на сумасшедшую.

— Смесно-о… — укоризненно покачал головой вьетнамец. — А водка два бутылки, знаес?

— Знаю, знаю… — ответила Наташа, кивнув головой и продолжая смеяться. — А зачем же так много пил?

— Россия, блин… — повторил тот и опять пожал плечами.

Он достал из кармана пачку папирос «Беломорканал» и закурил.

— Ты учишься в МГУ? — неожиданно для себя самой спросила у него Наташа.

— Нет, — вьетнамец отрицательно покачал головой. — Гнесинка, знаес?

— Так ты музыкант?

— Да. Скрипка, — он сделал глубокую затяжку и швырнул папиросу в лужу, как заправский россиянин. — Тебя как зовут?

— Наташа, — ответила она, поражаясь такой прыти восточного гостя.