Телесные повреждения - Маргарет Этвуд (1994)

— Какой красивый ребенок, — говорит Ренни. Хотя это совсем не так. Ребенок весь в складках, сморщенный, как рука, которую слишком долго держали в воде. Девушка ничего не отвечает. Она глядит на Ренни как одеревеневшая, как будто ее осматривали уже много раз.

— Мы заведем ребенка? — спросила Ренни у Джейка, всего один раз.

— Ты же не захочешь так рано ограничить свою свободу, — сказал Джейк, как будто ограничена будет только ее свобода, а к нему это не имеет никакого отношения. — Может быть, тебе с этим обождать. Надо выбрать правильное время.

— Это достаточно справедливо. — А ты как? — спросила Ренни.

— Не нравится, не жди, — сказал Джейк улыбаясь. — Я не слишком разбираюсь в жизненных целях. Сейчас мне и так нравится.

— Я могу иметь ребенка? — спросила Ренни у Дэниэла тоже только один раз.

Это мальчики спрашивают, могу ли я, говорила ее бабушка, девушки должны быть скромнее. Они говорят «можно мне?»

— Вы имеете в виду прямо сейчас? — спросил Дэниэл.

— Я имею в виду вообще, — сказала Ренни.

— Вообще очень громкое слово.

— Я понимаю, громкие слова могут довести до беды, — сказала Ренни. — Меня этому еще в школе учили.

— Вопрос не стоит так: можете вы или нет. Конечно, вы можете. Нет никакого физического препятствия. У вас возможно родится абсолютно нормальный здоровый ребенок.

— Но? — сказала Ренни.

— Может вам надо немного выждать, — ответил Дэниэл. — Чтобы ко всему привыкнуть и разобраться в своих желаниях. Вам надо знать, что есть гормональные изменения, которые могут влиять на скорость рецидива, хотя это точно не известно. Это риск.

— Бог мне простит этот риск, — сказала Ренни.

Девушка отняла ребенка от груди и приложила его к другой. Ренни раздумывает, не дать ли ей денег. Не будет ли это оскорбительно? Ее рука движется к сумочке, но ее уже окружила толпа детей, семь или восемь сразу, они возбужденно прыгают вокруг и все говорят одновременно.

— Они хотят, чтобы вы их сфотографировали, — говорит Минога, что Ренни и делает, но это их, видимо, не удовлетворяет. Теперь они хотят увидеть снимки.

— Это не Полароид, — говорит Ренни Миноге. — Снимки не выскакивают, — говорит она детям. Им труднее объяснить.

Полдень. Ренни стоит под палящим солнцем, мажет лицо кремом и жалеет, что не взяла с собой шляпу. Минога, кажется, знает про этот форт все и хочет ей все это рассказать, кирпичик к кирпичику, а ее организм тем временем катастрофически обезвоживается и она гадает, упадет ли в обморок или рассыплется на части. Чего ему от нее надо.

— Не стоит вам тратить время, — протестовала она уже дважды. Но от тратит.

Количество вещей, которые могут, по мнению Ренни, с ней случиться в чужой стране, ограничено, но количество вещей, которые, как она боится, с ней произойдут, намного больше. Она не бесстрашный путешественник, хотя всегда утверждала, что именно это и делает ее хорошим журналистом. Другим людям тоже хочется знать, в каком ресторане их накормят подметками, в каких гостиницах есть тараканы, не только ей. Когда-нибудь, если так будет продолжаться, она окажется рядом с котлом, из которого важная местная персона предложит ей отведать бараний глаз или вареную обезьянью руку, а она будет не в силах отказаться. Пока до этого не дошло, но тем не менее она пленница. Правда, если дела примут еще худший оборот, она всегда сможет добраться обратно с другими туристами.

Теперь Минога рассуждает о методах санитарной профилактики, практиковавшихся англичанами. Как будто они вымершее, исчезнувшее с лица земли племя, а он их откапывает, извлекает из-под земли разбитые чашки времен Королевы Анны, раскапывает мусорные ямы, с восторгом и археологическим пиететом, восхищаясь странными обрядами.