Телесные повреждения - Маргарет Этвуд (1994)

Форт являет собой стандартное кирпичное георгианское здание, приходящее в запустение. Хотя в брошюре он значится как одна из главных достопримечательностей, ничего не делается для того, чтобы подправить его или, хотя бы, поддерживать в сохранности. Снизу лежит грязное открытое пространство, забитое палатками, за ними общественный туалет, древний, деревянный, выглядящий как временный. Единственное новое здание — застекленный кубик с какой-то антенной наверху.

— Там расположен мощный телескоп, — рассказывает ей Минога. — Можно видеть все, что сгружают с судов. Когда нет такой дымки, можно увидеть Гренаду.

Рядом с кубиком стоит квадратная хижина, где, сообщает Минога, находится тюремная пекарня, поскольку форт используют как тюрьму. Рядом с туалетом привязан козел.

Минога взобрался на парапет. Он удивительно активен для своих лет. Похоже, он ожидает, что Ренни тоже заберется, но там отвесный обрыв, сотни футов до моря. Вместо этого, она становится на цыпочки и заглядывает вниз. Вдалеке виднеется голубой силуэт, вытянутый и мглистый, остров.

Минога спрыгивает и встает рядом с ней.

— Это Гренада? — спрашивает Ренни.

— Нет. Святая Агата. Там все моряки.

— А здесь?

— Идиоты. — говорит Минога. — Я сам со Святой Агаты. Англичане совершили большую ошибку в девятнадцатом веке, когда всех нас свели в одну страну. С тех пор здесь все время неспокойно, а теперь, когда они от нас избавились и могут получать свои дешевые бананы, не беря на себя труд руководства, у нас стало еще больше забот.

Теперь он разглядывает что-то внизу, его голова с горбатым носом склонилась на бок, как у птицы. Ренни прослеживает его взгляд. Внизу человек курсирует среди беженцев, от группы к группе, его сопровождают дети. Он что-то раздает, какие-то бумажки. Одет он в кожаные сапоги с высокими голенищами, ковбойские сапоги. Когда он останавливается возле трех женщин, копошащихся около очага, маленький ребенок проводит рукой по коже.

Минога усмехается.

— Это Марсон, — говорит он. — Этот парень всегда при деле, работает на Принца Мира. Они делают листовки в Народной Церкви, там есть аппарат. Думают, что у них единственно правильная вера, а если вы этому не верите, они будут рады послать вас к черту. Но здесь они далеко не уедут. Знаете почему, дружок?

— Почему? — спрашивает Ренни насмешливо. Она отключается, слишком это напоминает политику в маленьких городах, эту мелкую вражду в Грисвольде, зависть, глупое соперничество. Кого это волнует?

— Они всегда раздают листовки, — говорит Минога. — Утверждают, что в этих бумажках все объясняется, например, почему солнце светит и чья задница его освещает, кстати, уверяю вас, не моя. — Он издает смешок, в восторге от собственной шутки. — Но они забывают, что мало кто здесь умеет читать.

Дети скачут вслед Марсону, держат квадратные листочки за уголок, машут ими, как белыми змеями.

Еще одна машина въезжает на грязный участок и паркуется около пекарни. В ней два человека, но они не выходят. Ренни видит их задранные головы, пустые глазницы их солнечных очков.

— Вот и вся семья в сборе, — говорит Минога. — Эти листовок не раздают.

— Кто это? — спрашивает Ренни. Его интонация действует ей на нервы.

— Мои друзья, — мягко произносит он. — Они следуют за мной повсюду, хотят убедиться, что я в безопасности. — Он улыбается и накрывает ее руку своей. — Пойдем, — говорит он. — Мы еще не все осмотрели.

Он ведет ее на несколько ступенек вниз, в каменный коридор, где хотя бы прохладней. Показывает ей комнаты офицеров, пустые, квадратные, с обваливающейся штукатуркой.

— Мы хотели устроить здесь экспозицию, — говорит он. — Карты войны между Англией и Францией. И платную лавку с местными атрибутами искусства и культуры. Но министр культуры не заинтересован. Он говорит: «Культурой сыт не будешь».