Верни мои крылья! - Елена Вернер (2015)

Дотянувшись до верхнего ряда рамок, висящих на стене в фойе, Ника осторожно сняла с гвоздя одну из них. Поручение Липатовой заменить фото Валеры Зуева на портрет Кирилла Мечникова в актерской галерее Ника восприняла с птичьей, щебечущей радостью, как будто это каким-то образом связывало ее с ним. Вставив под стекло большое черно-белое изображение и карточку с именем, теперь она медленно обводила пальцем его вздернутые скулы, аккуратную линию подбородка, резкий излом твердых губ… Потом встрепенулась, вернула рамку на пустующее место в череде других фотографий и, спрыгнув со стула, нащупала ногой туфли.

– Ой, у вас пополнение! – раздалось над самым ее ухом, и Ника схватилась за сердце. Это оказалась всего лишь Катя, та самая постоянная поклонница театра «На бульваре» с внешностью затюканной жизнью библиотекарши. Она была так тиха и неприметна, что Ника не услышала ее появления даже со своим острым слухом. Очки Кати, зашедшей с мороза, заиндевели, и в середине каждого стеклышка отпотевало по круглому пятну, как от приложенных к ним теплых монеток.

– Скорее замена, – Ника продемонстрировала только что снятый портрет Валеры Зуева.

– Да вы что, неужели Зуев ушел? – всплеснула руками Катя. – Какая жалость.

– Будет теперь в кино сниматься, – пожала плечами Ника. – Каждому свое.

– Правда-правда. Наверное, вам всем грустно было… Мне кажется, вы здесь как большая семья. Такая домашняя атмосфера и такие таланты! Настоящий пример единомышленников. Родственные по духу люди! Вы знаете, я ведь давно хожу в ваш театр и многое вижу. Это такое единение, такое взаимопонимание, взаимопомощь. Я всегда особенно сильно это чувствую! – тоненьким голоском, но неожиданно живо залопотала Катя. – Прямо, знаете, отогреваешься душой у вас. Мне кажется, это и есть настоящее искусство. Я, можно сказать, прихожу сюда пропитаться этой всеобщей любовью к театру. То, что вы делаете…

Ника хотела было ответить, что лично она ничего особенного и не делает, но лишь кивнула:

– Спасибо большое. Так вы за билетами? Пойдемте в кассу.

– Я, собственно, на «Чайку» хотела. Не знаю, сколько раз была, сбилась со счета. Но такой замечательный спектакль… Сколько ни смотри, все мало.

Катя засеменила вслед за Никой и остановилась в дверях ее каморки. Нике хотелось, чтобы Катя прошла за угол, к окошку, чтобы стала как все, абстрактной зрительницей, не посягая на ее личное пространство, но попросить не осмелилась, не желая показаться грубой. А Катя все стояла в дверях:

– Чехов замечательный драматург, «наше все», правда? Вы как считаете?

– Конечно, – отозвалась Ника и неслышно хмыкнула: можно подумать, у этого вопроса мог существовать другой ответ.

– Это как Чайковский в музыке. Забавно, только сейчас заметила: Чехов, «Чайка», Чайковский… Какая-то связь между ними мистическая, не находите?.. И все на «Ч». Я ведь музлитературу в школе преподаю.

– Какой ряд, какое место?

– Что? – не поняла Катя. – Ах, вы про билет? Первый ряд, первый, ну что вы! Люблю видеть глаза. Самое важное у актеров – это глаза. А когда сидишь в первом ряду, чувствуешь даже дыхание. Видишь, как блестят от пота лица, и эти настоящие слезы, и… Они же живут, любят, страдают. Настоящая боль, ненаигранная! Пьеса – она как судьба, которая всем известна, прописана, и ее никак не преодолеть, и все они обречены действовать так, как предначертано. Заколдованные люди, и сколько бы раз они ни говорили, ни поступали – все равно конец предрешен. Но при этом ты осознаешь, что прямо перед тобой происходит что-то удивительное, такой накал, которого обычно… Обычно нет. Я имею в виду, в настоящей жизни. Вы понимаете меня?

Ника понимала. Но по непонятной причине слышать это из уст вдохновенной Кати ей было неприятно. Кивнув, она подала Кате билет. Та долго копалась в увесистой бесформенной сумке и, наконец, не спрашивая о цене, которую давно знала и так, протянула деньги.