Верни мои крылья! - Елена Вернер (2015)

Ника с наслаждением втягивала носом запах пыли, подвальной затхлости, клея, старого крашеного картона. Во всем театре она не могла больше найти места, чтобы побыть наедине с собой, спрятаться: в кассе постоянно крутилась Липатова, или Ребров, или те, кто их ищет, и это ее угнетало. Но здесь, в самом углу реквизиторской, заставленной предметами из разных историй, рассказанных и еще нет, ее настигло умиротворение. Она опустилась на табуретку возле просыхающей конструкции, вверенной ей реквизитором Сашей, и принялась размышлять о недавнем происшествии.

Конечно, цветок на сцене просто так появиться не мог. Все знают суеверность Риммы, и никому не составило бы труда подкинуть живую гвоздику в нужный момент. Но в театре в это время было полно народу, а цветок перед выходом Риммы лежит у правой кулисы – подменить его мог любой. Кому это нужно? Вот вопрос. Хотя в последнее время Римма вела себя довольно неосмотрительно. Обидела Милу, поссорилась с Лелей, отпустила пару едких замечаний в сторону юных актрис, которых пока ставили только на эпизодические роли. Бедный Кирилл, ему ведь приходится терпеть ее скверный характер и дома. Какие, должно быть, сцены она ему устраивает.

«Не обольщайся, – Ника призвала к порядку себя. – Он в нее влюблен, ему сейчас любая ее слабость внушает восторг…»

Накатившееся оцепенение помешало ей вскочить в первую же секунду, когда дверь распахнулась и в реквизиторскую почти ворвались Сафина и Трифонов.

– Нет, ну что с тобой творится в последнее время? Ты же все время в раздрае, хотя и пытаешься сохранить лицо. Мне-то можешь сказать, мы же приятели! – Даня поймал Лелину руку и не выпускал. Слово «приятель» меньше всего на свете подходило Леле Сафиной. Она это знала и сморщилась, осторожно высвободила запястье.

– Дань, не начинай. Да где эта чертова накидка?

Леля принялась рыться в большой картонной коробке, доверху набитой плащами, платками, лентами, шалями и шарфами. Ника с тоской покосилась на дверь. Даже здесь нет покоя, остается надеяться, что актеры скоро уйдут, так и не заметив ее, слившуюся с интерьером, словно хамелеон. Или она давно стала частью реквизита театра «На бульваре»?

Даня, сунув руки в карманы узких джинсов, подпер спиной стеллаж.

– Слушай, я тут много думал… Не ты ли пытаешься доконать нашу истеричную принцессу? Может, потому и волнуешься…

Леля так натурально удивилась, что даже Ника, видя ее лицо через просвет между полками, поверила.

– Забавно, что спрашиваешь именно ты, – хмыкнула актриса. – Вообще-то я тебя подозревала…

– Не-е-е, – замотал головой Даня. – Не мой стиль.

– Как раз твой! Идиотские истории и страшилки в духе летнего лагеря после отбоя. Пионерка, призрачная радиоволна, цветок… Только что «гроб на колесиках» у нас еще не появлялся.

– Вот я и говорю: не мой стиль. Слишком жестоко. И планомерно. Мне бы это давно наскучило. Да и с чего так измываться над Риммкой, не понимаю… Она, конечно, не подарок…

– Это еще мягко говоря.

– Да, но девка-то она неплохая.

– Паша и Мила с тобой бы не согласились.

– Ой, да ладно!.. Что, думаешь, Пашка?

Леля пожала плечами и стала рыться в ворохе цветастых тряпок с удвоенным рвением.

– Говорит, что не он, – подытожил Даня. – Да и бог с ним! Кто без греха, пусть пойдет и удавится, святым не место в нашей песочнице. Может, вообще совпадения? Мистические знамения? Мы ж все обречены, забыла?

– Отлично… – Леля вздохнула.

– Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который, странствуя долго с тех пор, как святой Илион им разрушен… – начал декламировать Трифонов нараспев первые строчки гомеровской «Одиссеи».

– Мы-то с тобой прекрасно знаем, что Илион еще не разрушен. Троянской войны-то ведь не будет, – Леля попробовала пошутить, но рот исказила гримаса. С глубинным, внешне не обоснованным отчаянием она вдруг оттолкнула от себя коробку, и та опрокинулась бы со стола на пол, не придержи ее Трифонов.