Верни мои крылья! - Елена Вернер (2015)

– Мы-то с тобой прекрасно знаем, – отозвался он, – что все предначертано. В том числе и Троя… Лелька, скажи, что случилось, а? Не могу я больше смотреть, как ты мучаешься. Нет, ты, конечно, можешь и дальше твердить, что все в порядке, но я тебя хорошо знаю и вижу, когда ты врешь. Так что мне можешь не заливать. Скажешь, что все о’кей, и я от тебя не отстану, а когда доберусь до правды…

– Я беременна, ясно? – Леля всем телом развернулась к Трифонову, глядя ему прямо в глаза со злостью. Брови ее выгнулись надменными дугами. Даня с усилием сглотнул.

С минуту все было тихо, стало слышно, как по трубе с шорохом течет вода. После резкого всплеска у Лели будто не осталось сил, она сникла и тихо опустилась на низкую садовую скамеечку. Трифонов потер переносицу, бормотнул:

– И ты мне говоришь это потому…

– Потому что ты спросил! Потому и говорю. Хотя зачем тебе знать, отец-то все равно не ты.

– О да, я бы такое запомнил, – Даня взглянул темно и серьезно. И присел рядом на корточки, сцепив руки в замок и упершись в него лбом. Оба замолчали. И Ника, притаившись в углу, молила бога, чтобы они ее не заметили. Только не сейчас, не после всего сказанного и услышанного! Если бы существовала хоть малейшая возможность провалиться сквозь бетон пола, она молила бы об этом.

Наконец, Даня спросил, не поднимая головы:

– И что будешь делать?

– Сам знаешь что. Я актриса, буду играть в театре. Я родилась для этого, я училась для этого и только этого я хочу. Кто сказал, что участь женщины – быть босой и на кухне? Я приношу пользу, максимум из того, что могу! Я ведь стараюсь изо всех сил! То, что я, все мы делаем на сцене, кому-то нужно, люди приходят посмотреть и пережить это вместе с нами. И я переживаю не одну свою жизнь, серенькую и невзрачную, а многие. Многие жизни, такие насыщенные, горестные… Счастливые. Кто знает, что более реально? Может быть, ты знаешь? Я всю жизнь знала, что буду играть в театре, с пяти лет знала. С первого раза поступила в театральный. Я играла с воспалением легких, с подвернутой ногой, с температурой. Я вышла на сцену после того, как застукала своего первого мужчину, с которым планировала умереть в один день… У него была расстегнута ширинка, а у стоящей рядом моей лучшей подруги – задрана юбка… Я думала, что сдохну, но через час уже вышла на сцену и сыграла так, что получила фестивальный диплом за лучшую женскую роль. Не переношу тех, кто обсуждает актеров, читает все эти сплетни в бульварных газетенках и говорит, что актерам все достается легко. Легко, как же! Кто из этих обывателей способен по собственному решению набирать вес или худеть, как этого требует роль, всего за пару месяцев? Качаться в спортзале? Не жрать неделями! Учиться играть на фортепиано, петь, свистеть, фехтовать, скакать верхом… Терпеть холод во время зимних съемок, когда бюджет у фильма мизерный и он потом не выйдет в прокат, дай бог покажут в полвторого ночи по телику… Но приходится сниматься на берегу заснеженной Волги, ждать, пока часами выставляется свет, и все это время тебя пронизывает промозглый ветер. И потом оттаивать в захудалой гостинице, отпаиваться водкой… Были у меня такие съемочные дни, помню. Нет у меня славы и всенародного признания, но я не пропустила ни одной репетиции за последние четыре года в этом театре… Какая из меня мать! Что может быть неправдоподобнее и глупее? Я ведь не белая и не пушистая, не умею подтирать сопливые носы, менять подгузники. И не умею быть милой. Ай, да что там!.. Не будет этого… Короче, – она вдруг поперхнулась и пару раз откашлялась. – В понедельник у меня собеседование в Вахтанговском театре, а на вторник я записалась на… к врачу. Не нужен мне этот… ребенок.

Слово вышло так коряво, будто застряло. Трифонов поднял на нее глаза:

– Мне нужен.

Леля усмехнулась. Но Даня оставался все так же серьезен, и она презрительно сощурилась:

– Трифонов, кончай с этим, а?

– Я серьезно. Мне нужен.