Сердце ангела - Людмила Бояджиева (1998)

«Угомонись, безумец. Ты должен понять, где и почему допустил ошибку, а затем вынести себе приговор, не менее жесткий, чем хотелось бы мрачному американцу», — сказал себе Лесников. — «Ошибку?! Да это лучшее, что перепало тебе, зануда, — воскликнул не желавший сдавать позиции Лесник. Признайся честно, ты позволил загнать себя в угол, потому что желал именно этого. Ты жаждал, чтобы она, наконец, увидела тебя!»

Застонав, Игорь закрыл глаза. Он совершенно не представлял, что ждет его дома и чем завершится этот долгий день. Он не думал о разговоре с Колчиным и последствиях близкого знакомства с Фистулиным. Вместо этого Лесников сожалел о том, что лишь пожал протянутую Витой на прощание руку, не смея поцеловать её распухшими, в корках запекшейся крови губами.

Василий Шакерович полулежал в кресле с влажным компрессом на лице. Глаз стремительно заплывал, голова трещала, не помогали ни коньяк, ни супермощная немецкая таблетка. Мысли разбегались, оставляя лишь одну, доставлявшую сладостное удовольствие: Фистулин перебирал самые изощренные способы, которыми в ближайшее же время разделается с Лесниковым.

Разумеется, он и не думал отпускать его. Но лишь только «джип» с американкой отбыл к месту встречи, Василию Шакеровичу позвонил человек, просьбу которого он не мог проигнорировать. Жизнь Лесника — скромная плата за услуги, которые предоставлял Фистулину Феликс Симаков, возглавлявший следственный отдел российской прокуратуры.

Скрепя сердце, Фистулин объявил пленнику:

— Погуляй пока. Дохни напоследок свободы. Чтобы потом было побольнее с ней расставаться. Это я тебе обещаю.

Стоявший между двумя парнями Игорь не поднял головы, а Василий Шакерович не успел даже вскрикнуть — нога пленника нанесла стремительный удар в его левый глаз. Сквозь огненную пелену лежащий на ковре Василий Шакерович видел, как отделывали парни прыткого Лесника.

— Довольно, — нехотя процедил он сквозь зубы. — Грузите в машину этот ходячий труп и гоните за джипом. Язва объяснит, что к чему.

… - Все обошлось чисто, — доложил вернувшийся с операции Язвицкий, ставя на стол перед шефом полученный от Флавина чемоданчик. — Что с головой?

— Пустяки. Открывай. — Василий Шакерович тщательно просмотрел содержимое. — Ну вот, есть чем раздать долги, порадовать сотоварищей. Собирайся, пора на отдых. Меня жена ждет под пальмами. Осточертел этот хренов снег. — Фистулин налил в рюмки коньяку. — За удачный финиш.

— Для головы коньячок — первейшее лекарство. — Выпив, Язвицкий принюхался. — Что-то горит во дворе. — И вдруг завизжал тонким бабьим голосом: из открытого чемоданчика валил едкий дым.

Несколько секунд Фистулин и Язвицкий молча смотрели, как исчезают, стремительно тлея и густо чадя, пачки долларов. Огня не было — деньги на глазах превращались в уголь.

Опомнившись, Язва вытряхнул остатки миллионов на пол, пытаясь спасти уцелевшие купюры, но они чернели, словно осенняя листва в жару кострища.

Через пять минут все было кончено — на выгоревших пятнах ковра темнели кучки пепла, напоминавшие маленькие кирпичи. Остолбеневший Язва вздрогнул от сигналящего радиотелефона, все ещё торчащего у него за поясом.

— Господа, я забыл предупредить, — банкноты следует сохранять при температуре не выше плюс пятнадцати по Цельсию Лучше, естественно, в холодительнике. Надеюсь, у вас все в порядке? — Любезно осведомился голос Флавина.

Язвицкий с трудом выдержал вопросительный взгляд Фистулина, но услышанное передавать ему не стал.

— Падло американское, фокусник е. й… — Он жалобно всхлипнул. — Ведь ты не оставишь этого, Вася?

— Клянусь. Мое слово все знают. — Оплывшее лицо Фистулина с потонувшим в синеве глазом осветила торжественность. С таким выражением, поднявшись из кресла, слушал Василий Шакерович звучавший на съездах «Интернационал».

Глава 8