Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

Панас к вечеру сказал своим мужикам:

— Вот как у вас получается, без трескотни и лозунгов обычными словами, а до каждого слова доходят. Вон Кашкин, ведь от него только два слова все слышат «да и нет»! Если доживу до Победы, потом изо всех сил буду скрипеть до девяноста, ждать буду Вас.

— С чего ты так решил?

— Ну кто вас сюда на испытания закинул, тот и заберет, а вы, пережив такое — побывав в настоящем сорок втором-третьем, обязательно приедете к нам, не может того быть, чтобы вы не приехали. А мы с Василем и Гринькой должны дожить до встречи с вами, всем чертям назло.

— Панас, раз уж разговор зашел, — проговорил Игорь, — будешь жив — не оставь Стешу с ребенком, я-то как бы буду внуком своему сыну или дочке.

— И мою Полюшку не забудь!

— Как можно? Они мне совсем не чужие, эх, дожить бы только!!

ГЛАВА 14

Никодим Крутов, так часто вспоминаемый и друзьями и недругами, уже второй год служил у Красной армии. Вывел-таки он окруженцев под Малоярославец, к нашим, успели как раз вовремя. Капитан Егоров за время следования по лесам, ввел строгую дисциплину, и вышли к нашим не деморализованные отступающие бойцы, а вполне себе боевая единица — правда, оружия было мизер. Их сразу же, не выясняя, кто и что — не до этого было — фашисты перли, наскоро вооружив, бросили в бой. Приказав капитану Егорову занять место между стыками двух рот, командир полка кратко обрисовал ситуацию, и попросил:

— Слышь, капитан, продержись до ночи, а?

И держались Егоровские ребятушки, Никодим вертелся юлой, помогал окапываться, делился самокрутками из своего горлодера, сыпал шутками-прибаутками, обустраивал окопчик — им с пулеметчиком Матвеем Ильиным выделили целый окоп, натаскал поболе пулеметных лент, сумел даже выпросить у суседей, сползав шустрой ящерицей туда.

Бой он не запомнил, менял ленты, поливал раскалившийся кожух припасенной водой, матерился пятиэтажными, видя, что серые фигуры пруть, падають и все одно пруть, а когда вдруг замолк пулемет, заозирался:

— Чаго эт ты, Матюш, не стряляиш?

— Да не в кого, пока, дядь Никодим, захлебнулись, суки.

— Ай правда?? А чаго ж я ня угдядел?

Заскочил капитан Егоров:

— Живы?

— Да навродя! — ответил Никодим.

— Бать, ты прости, я тебя хотел сразу во второй эшелон, а получилось — на переднем крае ты.

Никодим разозлился:

— Отчаго жа, не у тыл, глубокай, а? Я, знал ба, што ты мяне угатовишь, ни вжисть ня повел ба вас..

— Тихо, бать, тихо, живы останемся в этой мясорубке, будешь в моей роте служить, вернее воевать.

— От, давно бы так, а то ишь у во втарый эшалон, сам туды иди.

Из вышедших ста пятидесяти человек, к вечеру боеспособных осталось девяносто — многие выбыли по ранению, а оставшиеся… оставшиеся воевали, спали урывками, пятились, вгрызались в землю, мерзли, попадали в медсанбат, а то и дальше увозили касатиков, тяжелораненных, теряли друзей, упирались. А Никодим как знал какое заветное слово — пока только один раз его по касательной задел по щеке небольшой осколок. Остался на щеке шрам, «Штоба, значицца, злея был я! Да куды уж злея, от я рад, што их гадов много подстрелил!»

Он умудрился поругаться с командиром роты, когда тот отдал приказ отступать напрямую, по голому полю. Как орал Никодим на молодого капитана, но все-таки сумел убедить, свернуть немного левее, пройти по лощине, а затем, по кустарникам, обильно разросшимся вдоль дороги, рота прошла несколько километров до следующих рубежей обороны, не потеряв ни одного человека. Никодиму объявили благодарность, а он ворчал:

— Лучшее бы винтовку дали, поновее.