Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

— Герби, рассказывай! — не утерпел Пашка.

И друг мешая русские и немецкие слова, волнуясь и замолкая, поведал приукрашенную историю, он не стал говорить, что его Варьюша из будущего, в такое невозможно поверить, а сказал, что его знакомая руссфрау была из ясновидящих, она-то и предсказала с конкретными фактами, например про Сталинград.

— Еще в сентябре четко сказала, что Паулюс сдастся, и будет траур в стране, а летом будет Курское сражение не в нашу пользу. А к сорок пятому году даже маленьким детям станет ясно, что война проиграна.

Пашка долго молчал, потом выдал:

— Бисмарк когда ещё предупреждал… Герби, что я тебе сейчас скажу — никогда в жизни не признаюсь больше… так вот моя русская половина души радуется, что такие, как Фрицци, получат то, что заслужили. Знаешь, как иной раз трудно не выказать свою истинную натуру, не истинный ариец я, даже тебе боялся про такое сказать.

Герби печально улыбнулся:

— Поверь, Пауль, Паш, мой мир за эту командировку перевернулся с ног на голову… А я и рад, рад, что мы с тобой не стали мясниками, как ты понимаешь, надо быть вдвойне осторожными, и вот такая идея появилась… — он пояснил про пенициллин, другие лекарства.

Пашка заинтересовался сразу, его увлекающаяся натура вмиг загорелась новыми идеями.

— Ты же знаешь, Герби, у меня все эти вооружения в голове не задерживаются. Я больше по химии — биохимии, так под эту марку и буду потихоньку разбираться.

— Будь очень осторожен, никому, даже самым проверенным полностью не доверяй, сможем выжить в это сумасшедшее время — найдем себя и в мирные дни.

И как бы услышал слова своей Варьи:

— «Герушка, я знаю, ты точно будешь жить, и долго, вот увидишь — моя любовь будет тебя хранить!»

А любовь в это время кашеварила, самые надежные ребятишки понемногу приносили продукты будущего, запасы заканчивались, Леший оптимистично говорил:

— Осталось, как вы говорите — ночь простоять и день продержаться. А там наши осенью придут. Голодно, конечно, будет, но зато без этих! Знаешь, Варь, я вот коммуняк с трудом перевариваю, но после хрицев они все же роднее кажутся. Не доживу я до светлых дней, годы мои немалые, но одно мне душу будет греть всю оставшуюся жизнь, я-то знаю, что не будет гегемона в будущем. А за такое можно и потерпеть, да и царя-батюшку в святые возведут, справедливо. А страдания… что предстоят Родине нашей? Когда в Рассее-матушке было тихо-спокойно? Планида у неё такая!

С последней операции вернулись не все — напоролись на полицаев, за каким-то шутом болтавшихся у небольшого леска, проскользнули уже было мимо, да запнулся Каримов, наделал много шуму, те и пальнули, Каримова — сразу, Климушкина в ногу и Игоря в бедро.

Варя выгнала рыдающую Стешку и вместе с Полюшкой и помогающим им Севой начала осторожно разматывать промокшие от крови тряпки на ноге у Климушкина. Тот скрипел зубами, а Варя, в той жизни бледневшая от маленькой ссадины на коленках у сына, тут абсолютно спокойно разматывала и приговаривала:

— Потерпи чуток, если совсем невмоготу — поматюгайся, помогает.

— А ничего, ты выдержишь?

— Э, милок, я вот девять месяцев назад многого про себя, оказывается, не знала…

И Климушкин, этот молчаливый, немногословный мужик, выдал… Ох, как виртуозно он матерился, похоже, ни разу не повторившись. Он замолк, когда Варя отошла, а им занялась фершалка Поля. Перевязанный, бледный Игорек, засыпая, восхитился:

— Да, могуч русский матерный! Я всегда думал, что лучше меня мало кто может, а тут, против Климушкина — я так… первоклашка!

! — Спи, первоклашка, — погладила его по щеке Варя, — набирайся сил! Все ходили мрачные. Панас, доверивший этот рейд Ивану младшему — сам подпростыл, температура держалась пару дней, и мужики просто не пустили его — переживал жутко.

— Вот, из-за неосторожности одного столько бед, сам погиб и двое ранены, эх, одно утешает — всех этих сук положили!! Воздух чище станет.