Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

— Дед, когда меня ранило, в августе, вы ещё у немцев были, а потом… — Пашка помолчал, с завистью глядя на дедову цигарку, запретила ему бабка Марья, даже нюхать, пока ёна яго лечить, — потом ничего не помнил, тяжелый был, слишком, а к концу года в память вошел, ясно стало, что комиссуют подчистую, скоро приеду, пока письмо дойдет — уже дома буду.

— А мы ж тебя, Пашка, с братьями оплакали ешчё до немца. Я от думаю, может, и Степка Абрамов где-нито живой? Вишь, как у Стешки случилося — второй мужик тоже сгинул. Ну от энтого дочка осталася. Гринька сказывал — хорош партизан был, не нашенский, из заброшенных, и Лешай тоже хвалил, от судьба, будь она неладна!

На улице показалась баба Марья.

— Паш, Паша хадим!

Пашка встал и, опираясь на палочку, побрел на лечение. Не знал он, что после перового «сеанса», баба Марья, всю жизнь лечившая народ усякими травами и настоями, много чего повидавшая, — долго сидела у хате и рыдала.

— Божечки, дед, як же ён выжить сумел? Этта ж весь правый бок у шрамах, до колена!

— Наверное, слезы матки яго вярнули?

И терпел стоически Пашка её лечение — нашлись-таки у бабули мази, настойка прополиса, ешчё чаго-то, но полегчало немного воину, стал бодрее ходить и был уже не таким бледно-зеленым. Бабы и слышать не хотели, чтобы он как-то да работал, но Пашка перехватил однорукого секретаря райкома — два фронтовика всегда поймут друг друга, вот и огорошил Пашка сельчан тем, что будет у исполкоме работать, в отделе учета.

— Нельзя мне за вашими спинами быть, не привык я так!! Мам, там работа сидячая, а жить стану у тетки Ядзи, она согласна.

— Ох, сыночек!!

— Мам, не волнуйся. Я же живой, а значит, надо шевелиться. Иначе так и буду с тоски засыхать.

Ефимовна сама лично побывала у секретаря, дотошно расспросила обо всем и, скрепя сердце, согласилась. Только постоянно стала добегать до сына.

— У нашей Евхимовны крылья выросли! — говорили бабы, а у неё разговоры были в основном о сыне. Бабы понимающе поддакивали, это ж великое счастье — из трех оплаканных один возвернулся, почитай, с того света.

Пришло в деревню настоящее письмо — в конверте то есть, адресованное Никодиму. Василь повертел толстое письмо и отложил до вечера. Вечером опять в деревне радовались — объявился всеми любимый Самуил, Василь, спотыкаясь через слово, читал-писал их доктор ещё с ятями, и читать было сложно, но ввалился Леший, прогудев:

— Неужели жив старый интриган? Василь, читай сначала…

— Да, дед Леш, ён непонятно пишет!

— А-а-а, понял, вот ведь натура упертая, сколько лет прошло, а он все по-старинке пишет!!

Начал бегло читать…

Писал их чудо-доктор, что дошли они тогда до своих, и его в силу возраста хотели завернуть назад, но прорвались немцы, и завертелась его фронтовая жизнь по медсанбатам, потом, после наступления под Москвой, отправили в тыловой госпиталь, сейчас работает в далеком Омске — режет и сшивает. Очень волнуется за сельчан, все время, что они были под немцем, болела душа. Сейчас же очень ждет ответа, что и как на родине. Передавал многочисленные поклоны всем, обещал, как отпустят — возвернуться в село, очень скучает по родным местам.

Отдельно было вложено письмо для его лучшего друга — Лешего.

— Ну вот, бабоньки, — прочитав письмо Самуила, взглянул на всех посветлевшими глазами Леший. — У нас опять большая радость: наш чудо-доктор живой!

— Скорее бы проклятая война кончалась, нет вот такой орудии, чтобы усю их хвашисткую гадину сжечь зараз! — с горечью воскликнула Ульяна Мамонова, получившая уже после освобождения похоронку на мужа.

— Одно только скажу… как дед Ефим скажет — Росссия, она из любого пекла, из любой беды возрождается! Вон, — Леший кивнул на Пелагею, держащую на коленях своих малых, — вон она наша молодая поросль, ох, бабы, ждет вас после войны самая главная работа!!

— А то у нас шчас яё немае? — спросила Марфа Лисова.