Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

«— Варья, милая моя, мы с Пашкой постоянно говорим на твоем и его языке. Я тебе забыл написать, что Фрицци погиб ещё в начале сорок пятого, поехал зачем-то на завод, где ремонтировались танки, а там дикая случайность — рухнул кран, который в цехе в тот момент стоял без крановщика, прямо на Фрицци. Он повторил судьбу своего дружка — Кляйнмихеля, изуродованный многотонным краном, промучился несколько дней, знаю, как сказали бы твои друзья — Пашка просветил: — Собаке — собачья смерть!

Карл Иоганович ненадолго пережил его, резко заболел и в сорок восьмом умер, очень сожалел только об одном — не похоронят его на Родине, в России.

Мы с Паулем твердо и однозначно решили — будем живы, после падения Берлинской стены обязательно поедем к вам. Если б ты могла предположить, как я хочу, хоть краем глаза увидеть тебя молодую! Одно только и останавливает — ну подойду я к тебе, поговоришь вежливо ни о чем, а мое сердце не выдержит. Я с годами перестал злиться, первые годы сходил с ума от безнадежности, а сейчас, будучи уже пожилым, рассудил по-другому.

— Мне выпал такой необычный, удивительный шанс узнать настоящую, огромную, непроходящую любовь. Вот чтобы я без тебя? Так и остался бы замороженным сухарем? Скажу по секрету — Пашка всю жизнь завидует мне — ему такого счастья не случилось, он женат, есть два киндера, но все скучно-обыденно, когда у меня, пусть и недолго, но на всю жизнь есть такая любовь.

Я знаю, в четырнадцатом году, пусть даже и меня уже не будет, ты — моя лучшая женщина на земле, будешь читать эти мои послания, несомненно плакать, а я там, на небесах буду смотреть на тебя и восторгаться — меня любит такая женщина!

Поверь, Варьюша, я всегда рядом с тобой — моя любовь, она никуда не денется, умирает только тело — душа нет! Моя душа, она так и будет всегда возле тебя. И ещё, знаю, скажешь — старый дурак, но верю, что мы с тобой ещё все равно встретимся. Пусть через вечность, я буду ждать!! Теперь о прозаичном: сын у меня родился совсем на меня непохожий, разве что глаза, но зонн неплохой, послушный, мы с ним с восьми его лет живем вдвоем — ушла от нас его мутти, сказала, что я очень равнодушный и холодный, и она не видит смысла жить с камнем. Мы с Николасом подумали и решили — не стоит нам искать другую фрау. Так вот и жили, етцт-сейчас он учится на фармацевта, будет продоложать наше с Паулем дело. Так вот получилось, я работал, он возле нас с Пашкой так и рос, зато досконально знает всю нашу работу.

Милая моя Варья, умоляю тебя — если ты все-таки читаешь эти мои послания, свяжись с Николасом, он предупрежден и ждет тебя. Сама понимаешь, в силу своего замкнутого характера, не смогу всё написать, что льется из души — у нас дома много чего для тебя хранится. Сейчас, в связи с тем, что годы мои стали немалые, я могу с полным основанием называть тебя „майне медхен“ — девочка моя, безумно любимая, я все эти долгие годы без тебя только и жил воспоминаниями, я так благодарен тебе за твою нежность, за твою красивую душу, за твою такую необыкновенную любовь. Ещё раз прошу — свяжись с Николасом, Колькой по-вашему. Его так Пауль зовет — Колька мой бегло говорит по-русски, и он очень ждет твоего звонка. Далее шли телефоны и адреса Николаса фон Виллова, а в конце приписка: — Варья, любил и люблю. Герби.»

Долго сидела Варя над этими письмами, точно также, как и Герби, осознавая, что выпал им необычный шанс, встретиться через время и полюбить так, как мало кому суждено. Одно только печалило — не суждено Герби узнать, что шевелится под сердцем у неё его продолжение — она тоже, как Данька и все мужики, очень надеялась, что родится сын.

Данька взял её за руку и повел спать, подоткнул одеяло, поцеловал в щеку:

— Спи, пусть тебе твой Герби приснится!