Молчание - Изабель Бланко

Мимо меня проносится призрак — женщина в красной вуали. Когда я поворачиваюсь к ней, воздух вокруг нее пузырится, как будто она стоит под водой. Ее шишковатая, примитивная корона отсутствует. Ее лицо скрыто, но две руки, которые она протягивает в мольбе, бледны как бумага.

— Каждый ответ, который ты ищешь, находится в тебе. Там. Повсюду в этих стенах. В нашей истории… в этом лице.

Вуаль откинута, обнажая ее лицо…

Лицо Каламити, погруженное в воду, глаза светятся огненно-красным, волосы струятся вокруг нее, как демонические усики…

Мои глаза открываются от шока. Я проснулся. Дыхание сбилось, и я снова столкнулся с этим адским, черным коридором. Проход в катакомбы, с его темными, резными стенами.

Я уже собираюсь дематериализоваться обратно в свою комнату, когда в десятках ярдов от меня в золотом вихре появляется Каламити. Ее платье — всего лишь лоскутное одеяние из прозрачной золотой марли, корона на голове крошечная по сравнению с ее обычными коронами. На тонких изящных нитях по волосам струятся золотые капли, так похожие на пули. Вокруг ее головы, как нимб, круг из хрустальных листьев, а на ободке прикреплены крошечные золотые звезды.

Это самая странная и футуристическая корона, которую я когда-либо видел на королевской особе этого царства.

Ее темные глаза обведены голубым, а под веками нарисованы две маленькие черные слезинки.

Она смотрит на меня с безмолвной тоской.

Обвиняюще.

Я хочу ее больше всего на свете, изнываю от желания, но не могу получить ее. Не могу.

Каламити делает шаг вперед, открывая рот, чтобы заговорить.

Резко дернув головой, я отшатываюсь от нее, от этого существа, которое так мучает меня.

В ее глазах вспыхивает гнев и почти тревожная боль.

Она дематериализуется передо мной, оставляя меня здесь, растерянного и трясущегося от физической боли.

И это физическая боль. Почти как болезнь.

Что, черт возьми, со мной происходит? Я возвращаюсь в свою комнату и провожу рукой по лбу. Она покрыта светло-розовой кровью.

Проходит еще три дня, прежде чем я понимаю то, что должно было стать очевидным для меня задолго до этого.

Каламити уважает мои желания и держится от меня на расстоянии, пересекаясь со мной только во время военных или общественных мероприятий.

Это единичные случаи, когда она говорит со мной, отдавая своему "дяде" обычное приветствие.

Как и раньше.

Не могу определить, где проходит грань между почитанием моих желаний и наказанием, но нет сомнений, что это также предназначено для того, чтобы причинить мне боль.

Это работает.

Когда мне было восемьдесят два года, я пристрастился к ширату. Наша версия гашиша, если хотите. Это одна из самых сильных зависимостей, известных нашему роду, уступающая только крови и сексу, и она так же часто убивает нас, когда мы от нее отвыкаем.

Эта ломка — ничто по сравнению с этим. Забудьте о том, что я подумывал обратиться к королевским врачам по этому поводу; меня грызет вопрос, почему она это делает.

Для меня не должно иметь значения, что думает или чувствует одна молодая женщина. Не до такой степени.

Я разбиваю сердце Каламити своим отрицанием.

К черту, я уверен, что разбиваю свое собственное.

Оставив компьютеры работать, я, наконец, толкаю себя к кровати. Не спал уже пять дней. Я специально избегал этого, расстроенный вечно прозрачными, вечно яркими снами, которые лишают меня настоящего отдыха.

Упав лицом вниз на черное шелковое покрывало, я мгновенно оказываюсь под ним и снова оказываюсь в катакомбах. Мозаика образов и сцен — это циклон повторений. Одно и то же искаженное послание передается снова и снова.

Черный вихрь с его шипящим, анаморфным голосом.

— Ты знаешь, что все это значит. Ответ всегда перед тобой.

Ее запах преследует меня, даже в этом сне, с его безголосым, дразнящим шепотом.