Титус Гроун (Горменгаст - 1) - Пик Мервин

Горят бесчисленные свечи, но даже они не в состоянии полностью разогнать полумрак. Пламя свечей играет на серебряной посуде и столовых приборах. Над столом уже колдует Свелтер – одетые в снежно-белые халаты поварята вносят бесчисленные блюда: тонко нарезанное пряное мясо, жареную дичь, рыбу, салаты и фрукты. Все это молниеносно расставляется на столе, и поварята опрометью бегут обратно в кухню за новой партией съестного. В углу неприметно устроился Барквентин – он может быть доволен собой, церемония идет как по маслу. Самое трудное – начать, а уж закончится все само собой.

Произнесены положенные слова, кое-какие речи еще впереди. Приглашенные жадно уничтожают плоды трудов Свелтера и его подчиненных. И есть этому причина – все знали, что на церемонии их ожидает поистине лукуллов пир, так что никто предусмотрительно не позавтракал, а особо жадные даже не стали накануне ужинать. К тому же Свелтер постарался на славу – все блюда столь аппетитно выглядят и издают такие дразнящие запахи, что слюна течет даже у сытых людей. Барквентин украдкой посмотрел на часы – пора. Кряхтя, старик поднялся с места и подошел к Титусу. Предстояло выполнить следующую часть Горменгастского ритуала. Осторожно взяв с подставки специально приготовленную фаянсовую вазу, Барквентин изо всей силы швырнул ее на пол. Потом нагнулся и стал собирать осколки, которые надлежало разложить в две кучки – одну к голове, другую в ногах Титуса. Посуду бьют обычно на счастье, осколки вазы по традиции символизировали счастье через разум и счастье через тело. После чего на пол полетела другая ваза – но уже бронзовая. Точная копия предыдущей, эта ваза, понятное дело, разбиться не должна. Посудина символизирует твердость и нерушимость Горменгаста, его традиций и законов.

Был на завтраке и еще один человек, хоть и не приглашенный официально. Конечно, им мог быть только Стирпайк. Поздно вечером накануне церемонии он пробрался в трапезную залу, забрался под стол, покрытый тяжелой скатертью, ниспадавшей почти до пола, и вбил в ножки стола по большому коварному гвоздю. Стирпайк знал, что делал – к каждому вбитому гвоздю он привязал веревку принесенной сетки, сплетенной из крученого шелка. И теперь бывший поваренок спокойно возлежал под столом в некоем подобии гамака и вслушивался в разговоры присутствующих. Конечно, никому и в голову не пришло бы нагнуться и заглянуть под стол. Вскоре Стирпайку надоело слушать слащавые пожелания и здравицы гостей, и он стал оглядывать торчащие со всех сторон ноги, стараясь угадать их хозяина. От нечего делать хитрец начал считать ступни и, закончив счет, не поверил своим глазам – ног было нечетное число. Пересчитав еще раз, он получил тот же самый результат. Что такое? Приглядевшись, Стирпайк чуть не расхохотался – «лишняя» нога принадлежала Фуксии. Вторую девочка просто поджала под себя.

Потом Стирпайк принялся вспоминать, как ухитрился первым пробраться сегодня в трапезную – отделавшись под благородным предлогом от Фуксии и няньки, он проскользнул в коридор, а оттуда – в комнату. Остальное было уже делом техники.

Впрочем, Стирпайк был недоволен – он жаждал подслушать нечто необычное, а гости, подвыпив, вообще замолчали – даже пожелания в адрес виновника торжества, и те стихли. Тишину нарушал только Барквентин, но он говорил приличествующие случаю слова, которые, Стирпайк был уверен, он вызубрил наизусть из старых книг. Изредка сверху доносилось тактичное покашливание (конечно, Ирма Прунскваллер) и скрип стула – то не сиделось Фуксии. Четверть часа спустя что-то недовольно забормотала герцогиня – что именно, Стирпайк так и не разобрал. При каждом бормотании леди Гертруды ступни госпожи Слэгг нервно скользили по полу. Стирпайку стало смешно. Взять бы, да дернуть няньку за ногу. То-то крику было бы. Но это, конечно, глупо – обнаружить себя ни в коем случае нельзя.