Титус Гроун (Горменгаст - 1) - Пик Мервин

Размышления Альфреда Прунскваллера: «...черт его знает, что может случиться. Конечно, я вкатил герцогу солидную дозу успокоительного. Теперь только через пять часов заряжать его очередной порцией. Но это, конечно, не выход – не будешь же его поддерживать инъекциями всю оставшуюся жизнь. Вон, уже рот нехорошо подергивается. Вот она, наша врачебная доля – возись с ними... Случится что – сразу доктор виноват. Нужно винить родителей лорда Сепулкрейва, что их сынок уродился таким бирюком. Чего ему не хватало? Денег – куры не клюют, быт налажен, слуги послушны, наследник родился, в конце концов. И, тем не менее, ходил мрачнее тучи. В чем причина? От меланхолии до умопомешательства – один шаг. Птицей, видите ли, хочет быть! Кстати, почему филином? Или совой – кто там ухает по ночам?.. Что ни говори, а нужно выписать еще успокоительного, да подольше. Что сумею, то сделаю. Хорошо хоть, что на Фуксию положиться можно. Как убивается, бедняжка, по отцу. В таком возрасте, когда формируется характер, все возможно. На кого еще опереться, как не на Фуксию? От Ирмы проку мало – глупа, словно курица. Остается, правда, Стирпайк. Но с ним каши не сваришь – парень себе на уме. Странный какой-то, скользкий. Есть в нем что-то злое, а вот что – не пойму. Определенно, в Стирпайке есть червоточина... То набивался мне в ученики, а теперь нос воротит от работы, словно голубых кровей. Сукин сын, больше он никто. Ну ладно, что с дерьмом возиться. Хотя ум у него живой, острый – этого не отнимешь. Зря я его так ругаю – что просишь его сделать, он сделает. И потом, кто из нас не индивидуалист? Вот то-то и оно. Итак, Фуксия и отчасти Стирпайк – вот твоя опора, Альфред. Только бы его сиятельство на церемонии чего не выкинул, а там уж разберемся. Вколем ему сколько нужно успокоительного. Пусть тогда прыгает. И все-таки, из-за книг казниться не стоит. Книги – дело наживное...».

А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ...

Размышления Фуксии: «...Боже правый, за что ты покарал отца? Он же сроду мухи не обидел... А лицо-то, лицо! Хорошо хоть, что доктор сделал ему укол. Лицо – как маска... И все-таки ты не должна вешать нос, иначе дело станет совсем дрянь. Нельзя показывать другим, что тебе больно. У нас же народ такой – радуются твоему горю. Только няньке и доктору можно доверять. И все-таки: что произошло с отцом? Скорее бы закончилась чертова церемония. Сводила бы отца на улицу, к Кремневой башне. Подышал бы свежим воздухом. Может, собрать ему какие другие книги, что есть в замке? Сейчас отца нужно защищать особо. Боже, ради отца я пожертвовала бы всем. Даже своими камушками, так похожими на притаившихся лягушек. И сухие папоротники отдала бы. Я бы разыскала книги и читала бы их отцу вслух – только бы его лицо не было бы таким грустным. А доктор Прунскваллер-то скучает. И есть отчего – эта старая развалина, Барквентин, всех сведет с ума своим скрипучим голосом. Скорее бы все закончилось...».

Время шло, снаружи шумел дождь, а Барквентин все говорил и говорил ничего не значащие напыщенные слова. Присутствующие одобрительно качали головами и говорили нечто похожее, а в душе каждому хотелось, чтобы ритуал поскорее закончился. Погода на улице плохая, в дожди хочется спать, а после сытной еды – в особенности. Даже доктор – пересмешник и весельчак – приуныл. Что делать – приличие обязывает быть терпеливым.