Женский роман - Марина Светлая (2017)

— Я разговаривал с ним вчера. Он утверждает, что Стрельникова вела с ним двусмысленные беседы, прикасалась к нему, делала намеки… В итоге приревновала его к однокласснице и предложила ему… я цитирую вашего сына, Максим Олегович… делать с ней то же самое, что с этой девочкой… Не буду вдаваться в рассуждения о том, что шестнадцатилетние сейчас ведут себя несколько иначе, чем мы себе представляем, но… вы понимаете, в чем он ее обвинил, и что ей угрожает в этом случае?

— Понимаю, — медленно проговорил Вересов.

Услышанное в его голове не укладывалось. Он скорее готов был согласиться, что ему рассказывают о каких-то других людях, но не о Маре и Кирилле.

— Есть доказательства? — глухо спросил Макс.

— Весьма условные.

Вересов вопросительно посмотрел на директора.

Тот тяжело вздохнул и сказал:

— Есть запись с камеры видеонаблюдения. Вы можете с ней ознакомиться за моим компьютером, — Виктор Иванович встал с кресла, уступая Вересову место. — Только вы учтите, что там нет звука. И все можно истолковать двояко. Потому я не принимал бы в расчет эту пленку. Садитесь, смотрите.

Максим сел и стал смотреть.

Кирилл, сидящий на подоконнике. Подошла Мара. Кирилл спрыгнул к ней, она прислонилась спиной к стене, кажется, слушала, что-то говорила сама. Потом приблизилась к нему, положила руку на плечо, он ее сбросил, она улыбнулась и потрепала его волосы.

Макс напрягся.

Лица сына он не видел, камера была за его спиной. Он видел лишь, как он взял Мару за руки, притянул к себе и поцеловал. Наверняка, поцеловал. Это выглядело именно, как поцелуй, и ничто иное.

Кирилл убежал. Мара осталась стоять посреди коридора. Потом тоже пошла в сторону лестницы и исчезла из кадра. Пустой коридор. Запись закончилась.

Что произошло за те два дня, что его не было? Как это могло произойти?

Вересов еще какое-то время сидел перед монитором, пытаясь разобраться в собственных мыслях и чувствах. И понимал, что и для него все, что он только что увидел — весьма условно. До тех пор, пока он не поговорит с сыном и Марой. Максим молча поднялся.

— Могу я узнать, что вы предприняли?

— Ну, во-первых, Стрельникова написала заявление об уходе по собственному желанию. С ее стороны это было разумно. Она, конечно, все отрицает. А Кирилл настаивает на том, что говорит правду. Признаться, о пленке он первый и упомянул. Но ее уходом и она, и ваш сын ограждены от общения, которое могло бы быть болезненным для обоих. Во-вторых, с мальчиком работает школьный психолог. В-третьих, хочу предупредить, что, даже если вы решите писать заявление в милицию, на что, конечно, имеете право, то мы не уверены в том, что эту пленку вообще возможно рассматривать как доказательство чего-то… такого. Мы осторожно разговариваем с детьми. Ну… так, чтобы они не поняли, что к чему. Стрельникова ни в чем подобном замечена не была. Она и так уже ушла из гимназии… А наша репутация, как вы сами понимаете, может пострадать от подобного разбирательства. Даже если Стрельникова невиновна.

— Заявления не будет.

Виктор Иванович вздрогнул. Перевел взгляд на родителя. И кивнул.

— Разумное решение, Максим Олегович. Очень разумное. И… поговорите с сыном… Никто не заинтересован в том, чтобы ломать ему жизнь, вы же понимаете.

— Благодарю вас, Виктор Иванович, за понимание.

Вересов кивнул и вышел из кабинета.

Для себя он решил, что сначала поговорит с сыном. К тому же тот оказался в школе — отрабатывал биологию за прогулы. С занятия дергать не стал. Стоял и ждал в коридоре. Пытался проанализировать случившееся, но выходило плохо. Это не чужой бракоразводный процесс. Это собственный сын и женщина, которую он любит.

Звонок раздался минут через пятнадцать-двадцать его одинокого ожидания. Дверь открылась, из кабинета пулей вылетели несколько человек. Кирилл шел последним.

Увидев отца, он замер на пороге.