Услышь мою тишину - Тори Ру

— Ник, ты крутой художник. Спасибо тебе за шикарную птицу, за то, что ты подарил мне частицу себя! Я знаю, тебя приглашали в Европу. Так поезжай! Нужно ехать!

— Зачем? — перебивает он. — Смысл?

Донышко бутылки со стуком опускается на пол, Ник натягивает маску безразличия и поглядывает на часы, намекая, что аудиенция окончена.

Не ведусь на спектакль и спокойно выдерживаю ледяной прищур.

— Ник, посмотри, как ты живешь… — взываю я к нему и не позволяю отвернуться. — Я жила так же. Сидела в углу, покрывалась пылью. Гнила заживо. Меня могло спасти только чудо… Я не признавалась себе, но подспудно ждала его! Оно случилось — тот, кто отпустил мои грехи, нашелся… Ты ведь тоже ждешь чуда, Ник. Много лет ждешь.

Фразы царапают и жалят, перекрывают кислород и душат, но Ник, застыв, слушает. В ушах щелкает и пищит тишина, и я уже не могу контролировать их поток:

— Знаешь, что сказал мне Сорока? Он сказал, что глупо винить себя в том, в чем нет моей вины. Ник, ты не был причиной его гибели! Ему не нужны твои страдания. Вспомни, как его бесило, когда ты грузился из-за его разбитых щей! Потому что он жил своим умом. Он ничем не жертвовал, защищая вас — это был его выбор. Он считал, что ты должен прославиться в будущем и драки тебе ни к чему… И бился он не за тебя. Он зарубался ради себя. Ради идеи. Он не поддавался им, потому что считал, что тогда идеальный мир с дорогами, открытыми для всех, никогда не наступит… Он просто не мог иначе!

Ник прерывисто вздыхает, смахивает что-то со щеки, и на ней остается мокрая полоса. Закусывает губу, запрокидывает голову, сжимает кулаки — я режу по живому, и он терпит из последних сил. Но мне известно теперь, что эта боль очищает. Освобождает от непосильного груза и расчищает пепелище для новых всходов…

— Это ты держишь его здесь, — припечатываю я. — Твоя тоска. Твои неудачи. Твое самоуничтожение. Отпусти его, Ник. Перебей тату, уезжай, живи счастливо! Если можешь вытянуть себя за волосы — тяни. Помоги ему уйти и стать тем, кем он хочет быть. Помоги, как он тысячи раз помогал тебе!

Я лезу в боковой карман джинсов, ломая пальцы, достаю телефон, жму на кнопку включения, и он оживает. На экране, на выщербленных ветрами и временем кирпичах, проступают слова.

Протягиваю телефон Нику и, подавляя сердцебиение в глотке, шепчу:

— Вот. Это послание для тебя. Вспомни и осознай! Сорока… Он ведь достоин большего?

* * *

41

Кофеварка, уважаемая мной и сестрой за почтенный возраст, беспрерывно урчит уже много часов. В башке катается пудовая гиря, тело дрожит, как желе, тошнота распухает в желудке — похмелье убивает меня до самого вечера.

А литры крепкого до густоты кофе не избавляют от кислого чувства стыда.

Ранним утром Ник набросил поверх футболки толстовку, вручил мне трость и помог спуститься во двор.

Он молча курил в ожидании такси, а я топталась на месте, не зная, куда деть неловкие руки.

Мои нервы гудели от облегчения и бессонной ночи, эйфория растекалась теплом по конечностям, а давно забытое ощущение свернутых гор электричеством покалывало пальцы.

Я сделала все, что смогла — растормошила замерзшего друга Сороки и увидела его настоящим. Прочувствовала его ад и уловила сомнение в глазах — под бледным рассветным небом, нависшим над серыми стенами многоэтажек, передо мной стоял мальчишка с огромной душой, которому когда-то было все по плечу.

Мой старый друг, мой брат, запредельно крутой чувак Ник!

И мне хотелось плакать.

Ник метко забросил окурок в урну и замер, а я позорно покраснела — невидимые узы, что связывали нас в пьяном дурмане поздней беседы, с рассветом рассеялись, и обоих сковало напряжение.

Но он больше не скрывал от меня волнения — я все же помогла ему. И он помог мне — избавил от результатов неудачного эксперимента сестры, взамен подарив свой рисунок — свой крик, свою боль, свою мудрость.