Тишина колышется вокруг нас, пока мы просто смотрим друг на друга — пока прерывистое рыдание не вырывается из ее горла, и слезы не льются из ее глаз.

Я двигаюсь инстинктивно, обнимаю ее стройное тело и прижимаю к себе.

Я не любительница обниматься, я никогда не была. Но в ту секунду, когда она отвечает на мои объятия, я понимаю, что никогда не хочу отпускать.

— Боже мой, — хнычу я, едва сдерживаясь, когда она дрожит.

Я понятия не имею, сколько времени проходит, пока мы стоим там, но когда она отстраняется и берет мои мокрые от слез щеки в свои руки, я знаю, что этого было недостаточно.

— Моя малышка, — шепчет она, ее голос полон благоговения, как будто она не может поверить, что я действительно стою здесь перед ней. — Ты такая к-красивая. Я видела фотографии, но… — Она качает головой. — Мне так жаль.

Она рушится передо мной, и я снова притягиваю ее к себе, чувствуя, как папа и Тоби делают шаг ближе к нам.

Я смотрю на своего брата через ее плечо и выдерживаю его обеспокоенный взгляд. Его глаза полны непролитых слез, что никак не помогает моим неустойчивым эмоциям.

— Все в порядке, — говорю я ему. — Я держу ее.

Он криво улыбается мне, когда я осторожно опускаю нашу маму на скамейку.

— Я не могу поверить, что ты на самом деле здесь, — говорит она, беря мою руку в свою прохладную и крепко держа ее.

— Расскажи мне об этом, — бормочу я, но в этом нет злобы.

— Я… — она пытается снова, но я обрываю ее.

— Мне не нужны твои извинения. Нам не нужно ворошить прошлое, — говорю я, подобно тому, что я сказала своему отцу не так давно. — Это слишком больно для всех.

Она кивает, ее нижняя губа дрожит.

Я смотрю на ее черты. Ее кожа бледная, глаза темные, что говорит о ее усталости от лечения, и на ней шапка с огромным розовым пушистым помпоном на макушке, который вызывает у меня улыбку, и толстое зимнее пальто. Но, несмотря на все обращение, через которое она прошла, она по-прежнему выглядит великолепно. Я полностью понимаю, почему мой отец влюбился в нее по уши много лет назад.

— Мы пройдем через все это, — обещаю я ей.

— Она права, — подтверждает папа, подходя к нам сзади и кладя руки нам на плечи.

Мария поднимает свободную руку и берет его за руку. Взгляд, который проходит между ними двумя, — это чистая, нефильтрованная любовь. Это дает мне последний толчок, который мне нужен, чтобы убедиться, что мы все выйдем из этого и что они получат время вместе, которого они заслуживают.

Поднимая руку, я жестом приглашаю Тоби присоединиться к нам.

У нас с Марией есть время, чтобы как следует узнать друг друга — я надеюсь, — но прямо сейчас нам просто нужно быть вместе.

Тоби берет меня за руку и устраивается рядом со мной.

Мария всхлипывает, переводя взгляд с нас двоих.

— Я совершила так много ошибок в своей жизни, — говорит она нам. — Но я никогда не жалела, что у меня есть кто-то из вас. Я просто хотела бы быть мамой, которую вы оба заслуживали.

— Мам, нет, — говорит Тоби, его голос дрожит от эмоций. — Ничего из этого не зависит от тебя. Это он, — выплевывает он. — И он получит то, что ему причитается.

Мария кивает. — Пришло время. Ничто, что у него есть над нами, не важнее этого. — Она сжимает мою руку. — Я хочу свою семью. Моих детей. — Она снова смотрит на моего отца. — Тебя, — шепчет она.

Мы почти час сидим у озера, разговаривая ни о чем, имеющем значение. Мы избегаем всех тяжелых тем нашей реальности, пока мы с Марией немного узнаем друг друга.

Это совершенно сюрреалистично.

И когда женщина — я полагаю, Пенни — появляется из-за деревьев, чтобы посмотреть, как держится ее сестра, и я смотрю на Марию, я знаю, что наше время подходит к концу. Она все еще проходит курс лечения и восстанавливается после операции.

— Я не готова, — говорит она всем нам, крепче сжимая мою руку.