Пташка - Ксения Скворцова

Бьярки замолчал и теперь смотрел на Гнеду, напряжённо ожидая ответа. Костяшки его голых пальцев, сжимающих задубевший на морозе повод, побелели от холода, и девушка удивилась своему желанию коснуться покрытой царапинами, огрубелой кожи и согреть её.

— Я не держу зла, — ответила она, с усилием отводя взор от ладоней Бьярки, и лицо юноши просветлело и разгладилось.

— Прощаешь меня? — недоверчиво спросил он.

— Прощаю, — кивнула девушка.

Бьярки облегчённо вздохнул, словно с его плеч свалился тяжёлый груз. Он быстро провёл рукой по волосам и снова тронулся в путь. Некоторое время они двигались в молчании. Вдалеке уже показались островерхие крыши усадьбы, когда юноша вдруг снова остановился, и Гнеда увидела, что он опять помрачнел. Не глядя на девушку, Бьярки глухо сказал:

— Об одном прошу, забудь его.

Гнеда замерла. Всё её благостное спокойствие после примирения как ветром сдуло.

— Даже если и вправду люба ты ему, сама знаешь, не позволит ни батюшка, ни бояре взять тебя водимой. — Он сжал зубы и смотрел себе под ноги. — А женищем стать — совсем гордости не иметь. Коли прознает князь, прогневается, будет беда. А не прознает, то сам Ивар тобой наиграется и к другой переметнётся. Не ты первая, не ты последняя.

— А ты всех от княжича отваживаешь или только обо мне так печёшься? — сгорая от стыда и злости спросила Гнеда.

— Только о тебе, — негромко ответил Бьярки, встречая её взор.

— Вот спасибо за честь, боярин! Только ты тут княжича судишь-рядишь, а сам-то мне сватов что-то не заслал. — Голос девушки звенел насмешкой, но в глазах стояли слёзы.

Бьярки сглотнул и, превозмогая себя, ответил:

— И за это тоже прости меня. Не напрокучу тебе больше.

Гнеда горько рассмеялась.

— Ну что ж, благодарствую за совет твой и за участие, господин мой Брячислав. А гордости, может, у меня и вовсе нет, так это и не твоё дело. — Она словно не заметила блеснувший взгляд Бьярки. — А теперь трогай, прошу тебя, озябла я.

— Не в добрый час ты к нам пожаловала! — вырвалось у юноши. Он смял ворот рубахи, словно ему тяжело было дышать. — И хотел бы я больше тебя не видеть, да как подумаю о том!..

Бьярки стиснул в руке повод и, тряхнув русыми кудрями, быстро зашагал к дому.

***

Ветер свистел в ушах, и кровь стучала в виски, заставляя сильнее подстёгивать Баюна, вороного мерина, который тоже опьянел от скачки и теперь безрассудно мчался вперёд, яростно закусив удила, роняя на талый снег клочья белой пены. Ивар получал наслаждение от близости опасности, она возбуждала его, и княжич презирал тех, кто избегал её. Он не боялся смерти, сознавая, что рано или поздно она настигнет всякого, и предпочитал быть убитым в честном бою, нежели лишиться рассудка от старости или быть заживо изглоданным болезнью. А, может, каким-то звериным чутьём Ивар знал, что гибель его ещё далека, потому и не ведал настоящего страха.

И всё же лошади понемногу уставали. Их копыта вязли в рыхлом крупитчатом насте, и княжич уже понимал, что им не догнать сарынов на лёгких тонконогих кобылках. Тем более что, чем дальше они уходили за ними в поле, тем сильнее была вероятность попасть в подготовленную засаду. Уж Ивар-то знал. За свои два с небольшим десятка прожитых лет он успел хорошо познакомиться с народом, постоянно маячившим на границах княжества, и выучить его повадки.

Степняки были коварны. Да, пожалуй, если требовалось бы одно залесское слово, чтобы описать их, это было бы коварство. Их обещание, данное чужеземцу, ничего не стоило. О вероломстве этих плосколицых людей, самый прищур раскосых глаз которых говорил о природной хитрости, можно было слагать бесчисленные басни, и при дворе отца так и делали. Всё своё княжение Войгнев провёл на шатком мостке, где следовало удерживать равновесие — иногда мечом и секирой, иногда — подарками и лестью.