Пташка - Ксения Скворцова

То, что происходило с ними, было чем-то большим, нежели телесное соединение. Они были освобождены не только от одежды, но и от всего наносного. Две обнажённые души, два сердца, стучавшие в полном созвучии так, что боль одного была болью другого. Наслаждение тоже было единым.

Гнеда купалась в незримом, но ярко и полно ощущавшемся свете, в мощном искрящемся потоке, названия которому она не ведала. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Бьярки был счастлив, и, если требовалось, она была готова отдать для этого всю себя.

Её тело вновь расслабилось, и Бьярки после некоторого промедления сделал осторожное движение вперёд, не отрывая взгляда от лица Гнеды, боясь пропустить хоть малейший знак, сосредоточенно прислушиваясь к ней. По его напряжённой, жилистой шее вниз к груди скатилась капля пота.

Но резкой боли больше не было. Ей на смену пришло ноющее свербение, за которым Гнеда уже различала отголоски возможного — нет, она уже знала наверняка, — будущего удовольствия. Бьярки тоже уловил перемену в её теле. Стараясь оставаться бережным и нежным, он мерно качался над ней, и постепенно робкие прикосновения становились всё более смелыми. Его очи вновь затягивались тёмной поволокой, и Бьярки стал подаваться чаще и сильнее. Гнеда видела, что ему всё труднее владеть собой, и не хотела, чтобы он сдерживался. Приближался важный, высший миг.

Бьярки ловил поощрение в глазах Гнеды, в её касаниях и ласках. Его движения делались всё резче, горячее рваное дыхание опаляло лицо. Надвигалось мощное и неотвратимое. И вдруг внутри Бьярки что-то задрожало, словно раскручивалась огромная, сдавливаемая годами пружина. Он выгнулся, и ночную тишину прорезал его крик, высокий, звонкий, ликующий. Пламя, которое они вместе высекали, наконец, родилось, и Гнеда ощутила, как огонь, обуявший юношу, перетекает в неё, охватывает тело и заставляет содрогаться вместе с ним.

Бьярки всё ещё потряхивало, когда он в изнеможении опустился на Гнеду, уткнувшись лицом ей в шею. Он лежал, навалившись на неё всем весом, мокрый и горячий, пахнущий потом, сеном и чем-то резким и незнакомым, и его тяжесть, этот животный, влекущий запах, усталая беспомощность наполняли Гнеду необъятным счастьем.

Юноша обессиленно поцеловал Гнеду и осторожно перекатился набок, привлекая её к себе. Не выпуская девушку из объятий, Бьярки дотянулся до одеяла и накрыл их обоих. Гнеда чувствовала лопатками, как судорожно ходила его грудь, пока он старался успокоить дыхание, зарываясь лицом в её волосы. Миг назад до невозможности напряжённая, Гнеда теперь ощущала, как отяжелевшие веки сами собой слипались, и она едва удерживала равновесие на кромке яви и полусна.

— Спи, моя радость, — проговорил Бьярки ей в закосье дремотным, охрипшим голосом и погладил по голове, — спи, моя маленькая пташка.

Гнеда вздрогнула, резко выдернутая из омута воспоминаний чужим присутствием. Бьярки стоял в двух шагах от неё, нахмуренный, растрёпанный и совершенно голый. Нимало не смущаясь собственной наготой, он подошёл к девушке вплотную.

— Почему ты сидишь здесь? — с подозрением спросил боярин. — Я проснулся, а тебя не было. — Его ладони, словно живя отдельной жизнью, нашли её плечи и сильнее запахнули складки плаща. — Что стряслось?

— Ничего, — поспешно ответила Гнеда, глядя в его обеспокоенные очи, простирая к юноше руки, не в силах противиться желанию скорее коснуться его. — Я просто боялась разбудить тебя.

Так, словно это было самым естественным движением на свете, Бьярки нырнул под плащ, обхватывая её за пояс и притягивая к себе. Его глаза немного смягчились, но всё равно были замутнены тревогой. Несколько мгновений боярин молча и пристально смотрел на Гнеду, безотчётно поглаживая пальцами её голую спину.

— Я не обидел тебя? — наконец, спросил он.

Гнеда удивлённо покачала головой.

— Пообещай, что, если я сделаю что-то не так, ты сразу скажешь.