Его счастье - Энжи Вэс

— Ты все так же не желаешь открывать мне свой коварный замысел против него?

Саймон сунул руки в карманы и стал медленно ходить взад-вперед.

— Тебе это не принесет пользы.

— Но и плохо от этого тоже не будет.

Он остановил на ней пристальный взор.

— В тебе взыгралось любопытство… — Его веки слегка прищурились. — Или он тебе дорог?

— Что?! — Брови Оливии взлетели вверх. — Что за вздор!

— Ты не ответила, — неизменно настаивал он.

— И не собираюсь, Саймон! — Она непокорно сложила руки. — Это возмутительно. Ты не в праве распоряжаться что для меня хорошо или плохо, тем более задавать подобные вопросы, добиваясь непременного ответа. — Оливия чувствовала, как ее круглое лицо покрылось пятнами.

Как бы от этого не было горько или сладко, но она права, здесь придется уступить… на этот раз. Он требовал от нее слишком многого. Саймон виновато опустил голову, подняв на нее глаза из-под лба, как ластящийся кот.

— Прости, — прошептал он.

Выражение лица Оливии смягчилось. Она была готова на снисходительность. Наверное, одной из ее главных черт было милосердие. Саймон не считал это выигрышным качеством, но и негативным его тоже нельзя было назвать. Скорее, что-то нейтральное.

— Так ты мне расскажешь, что тебя вывело из себя, отчего ты закричала на весь коридор? — Саймон вдруг вспомнил причину, по которой находился в этой комнате.

— Я-я-я… — Она прочистила горло. — Я кричала Руби, свою камеристку, но она не пришла. Я была очень недовольна и закричала.

— Закричала? — сомнительно переспросил Саймон.

— Да. А что? — Оливия сложила руки.

— Да нет, ничего. Просто, видишь ли, я впервые слышу, чтобы слуг вызывали по фразе: «Эти глупые застежки»!

Саймон самодовольно заулыбался. Он ее подловил. Его чертова ухмылка с привлекательными ямочками выводила ее из себя!

Оливия, зажмурившись, шумно выдохнула:

— Несуразные. Я кричала «несуразные застежки». У меня не получалось дотянуться руками до спины, чтобы расстегнуть пуговицы. Это и привело меня в бешенство, вывело из себя.

— А где же твоя камеристка?

— Ей сделалось плохо перед ужином. Я отпустила ее. Бедняжка была такой бледной.

Саймона поражала сердобольность Оливии. Может быть, с ним она не такая мягкая, но к другим вовсю проявляет понимание и сострадание. Он вдруг подумал, стала бы Оливия относиться к нему так же милосердно, если бы он слег с какой-нибудь простудой? Возможно. Зато он точно мог сказать, что тарелка с куриным бульоном оказалась бы у него на голове, узнай она, что все было притворством. Но если бы ему и правда сталось плохо? Саймон отступил от подобных затей. Он не любил, когда кто-то его жалел. По крайней мере, до сегодняшнего дня это было так.

— Давай я помогу тебе их расстегнуть?

— Нет. — Она не понимала, был это страх или стеснение, но добавила: — Я как-нибудь справлюсь. Спасибо, милорд.

— Если тебе так нравится спать в неудобном для сна платье, то не буду препятствовать, малышка. — Саймон развернулся и не спеша мерил шагами комнату до двери.

Так он выжидал, что она передумает. В другом случае Оливия отказалась бы. Но перспектива спать в платье была для нее ужасающей. Оливия не высыпалась уже несколько ночей. Все тело устало за этот долгий день, и она нуждается в отдыхе, как сухая пустыня нуждается в оазисе.

Она сдалась, буркнув что-то, похожее на «хорошо».

Саймон развернулся. Оливия быстро подошла к нему, желая поскорее покончить с этим. Но он, как на зло, делал все медленно. Саймон не развернул ее спиной, а обхватил руками так, что Оливия оказалась заключенной в его объятия. Ее руки легли на твердую, как камень, грудь. Что странно, длины его рук вполне хватало, чтобы между ними оставалось какое-то расстояние, но они почему-то были прижаты друг к другу вплотную.