Возродившиеся из пепла - Энн Малком

Каждая клеточка его существа уговаривала его выйти в гребаный коридор и последовать за ней, затащить ее обратно сюда, извиниться, а затем снова трахнуть. У стены. Затем в своей спальне, пробовать на вкус ее киску, заставить кончить ему в рот, а потом трахнуть в третий раз. Его член затвердел при мысли о том, что ее медовый вкус окажется на его языке. Что он снова проникнет в ее тугой жар. Булл с такой силой ударил кулаком по стене, что пробил дыру. От гнева, разочарования. Но в основном, чтобы отвлечься. Однако боль не сильно отвлекла его от мыслей о ней. Боль была привычной. Его постоянным спутником. Желанным другом.

Опасно было не чувствовать боли. Чувствовать ее горячее упругое тело. Пробовать ее рот, чувствовать ее стон, когда он вколачивался в нее. Опустошаться в нее, когда она выжимала из него удовольствие до последней капли. Вот это было опасно.

— Бл*ть! — взревел он, качая головой.

Он облажался. И сильно. Господи, он же клялся себе, после тех двух мучительных часов в кинотеатре, он, черт возьми, поклялся, что сделает все, чтобы больше никогда не оказаться рядом с ней. Никогда не быть достаточно близко, чтобы почувствовать аромат ванили, исходящий от ее волос. Чтобы не почувствовать искру от соприкосновения с ее кожей.

Он серьезно подумывал продать свой дом. Уже три ночи провел в клубе, пытаясь выкинуть ее из головы. Трахнул единственную клубную сучку, которую мог выносить, которая знала правила, знала, что делать. Даже это не помогло. Он кончил, только представив себе Мию. Обычно, трахая клубных сучек, он делал все возможное, чтобы не думать о золотистых волосах. Вот почему Уит была лучшим выбором. Темные волосы, темные глаза. Пышнотелая. Полная противоположность. Он трахнул ее в день провала с кинотеатром. С тех пор не прикасался к ней; вместо этого искал утешения в бутылке виски.

И вот, спустя гребаные часы он вернулся домой, и сучка объявилась на его пороге. С тортом, мать его. Она болтала. Нервничала. И была чертовски неотразимой. Ему пришлось физически сдерживать себя, чтобы не затащить ее в дом, в тот момент, когда он открыл дверь.

И когда он, наконец, проиграл битву, притянув ее к себе и, наконец, попробовав ее рот, он ожидал, что она окажет сопротивление. Отшатнется с отвращением. Черт, он чертовски надеялся на это. Но вместо этого она слилась с ним воедино, впившись ноготками в его долбаную спину. Дикая кошечка лишила его разума. В тот момент, когда он был внутри нее, прикасался к ней, пробовал на вкус. Все исчезло. Воспоминания, демоны. Все. Была только она.

Когда они закончили, он посмотрел на нее. Глаза ее были томными, на лице застыло мечтательное выражение. Она была чертовски красивой. На самом деле ему пришлось сдержаться и не оставить нежный поцелуй на ее распухших губах. Не отвести золотистые локоны с лица.

Вот что его доконала. Волосы. Золотистый цвет. Не такие же, даже близко нет. Но их блеск возобновил битву. Нахлынули воспоминания. Боль в глубине живота. Итак, он прибег к жестокости. Он был к ней безжалостен. И знал это. Он знал это по тому, как она вздрогнула от его жестоких слов, вздрогнула, черт возьми. Но это было необходимо. Жизненно важно. Ей нужно держаться от него подальше. Ради собственной безопасности.

Глава 5

Мия

— Мама, мне нужно тебе кое-что сказать, — заявила Лекси, перегнувшись через стойку администратора и умыкая мятную конфетку из тарелки.

Я не отрывалась от компьютера.

— Пожалуйста, не говори, что ты беременна. Я слишком молода, чтобы иметь дочь-подростка, не говоря уже о внуках. Меня покажут в новостях, — рассеянно пробормотала я.

Я устремила на нее мрачный взгляд.

— Или все еще хуже? Ты стала, — я сделала паузу для пущего драматического эффекта, — белибером? — закончила я с ужасом (прим.: «белиберы» — поклонники американского певца Джастина Бибера, придумавшие имя своему фандому, скрестив слово «believer» («тот, кто верит») и фамилию кумира).