Капкан - Одри Раш

Я понятия не имею, делает ли она это, чтобы насолить мне, или она такая же испорченная, как и я. Но я беру ее волосы в пригоршню и возвращаю ее к своему члену. Я прижимаю лезвие к ее шее, и она стонет.

— Мы похожи, Ремеди. — говорю я.

Ее язык скользит вокруг меня, и мой член пульсирует, набухая. Черт возьми, мне хочется задушить ее своим обхватом, но я хочу дать ей это понять, чтобы она никогда этого не забывала.

— Мы похожи в том, что никогда не отпустим нас. Мы видим мир таким, какой он есть. Мы знаем, кто мы. Единственный человек, который примет каждую испорченную часть тебя, это Я. Потому что я понимаю тебя, Ремеди. И я позабочусь о том, чтобы ты всегда делала именно то, что хочешь.

Я провожу ножом по ее щеке, позволяя поверхностному порезу повредить ее кожу, кровь каплями стекает по красному шву. Надеюсь, останется шрам, такой же, как она оставила на моей спине. Я хочу, чтобы она видела этот шрам в зеркале каждый день до конца своей жизни и знала, что я здесь, высечен на ее коже. Я никогда не отпущу ее. Даже если я умру, я всегда буду рядом.

Она с усилием надавливает на губы, ее язык скользит по чувствительной коже головки моего члена. Ее глаза смотрят вверх, удерживая меня. И в этот момент я понимаю, что никогда не убью ее. Я хочу оставить ее в живых.

К черту все — я хочу посмотреть, насколько она хорошо стреляет из пистолета в свои восемьдесят. Я хочу увидеть, как ее кожа обвиснет от этих кружевных татуировок. Я хочу убить какую-нибудь энергичную двадцатилетнюю девушку и трахнуться с ней через её труп, как мы сделали с ее отчимом, даже если нам будет слишком тяжело трахаться, как животным. И я сделаю все, чтобы она дожила до этого возраста, даже если это убьет меня.

Я толкаю ее за плечи, отодвигая ее от моего члена, и она откидывается на ладони. От кружевных татуировок вперемешку с волосами на ее киске, у меня текут слюни. Черт возьми, на ней нет трусиков, а её киска уже капает на тротуар. И это меня бесит еще больше. Она знает, что делает со мной, и каждый чертов день использует эту силу против меня.

И, как мужчина на поводке, я падаю на колени и ползу к ней. Я чертов раб своей королевы.

— Раздвинь ноги. — приказываю я.

Она раздвигает бедра шире, и я тянусь рукой между ее ног. Ее возбуждение растекается под ней, как ненасытная шлюха, серебристо-голубая жидкость в лунном свете.

Капля крови стекает по ее щеке, затем по шее, я вытираю ее пальцем и слизываю. Вкус металлический и соленый, ее пот и кровь.

Я использую ее возбуждение, чтобы смазать рукоятку ножа, затем тычу ее в киску, не заботясь о том, больно ей или чувствует она себя хорошо, но она извивает бедра, как будто у нее течка, настолько втягиваясь в это, что ее хватка за киску берет верх, делая трудным контроль лезвия.

Я поправляю руку, чтобы лучше держать нож, но лезвие врезается в мою ладонь. Это я трахаю ее ножом, и каким-то образом именно мне больно. Она тянет меня за собой.

— Ты любишь меня, Кэш. — выдыхает она каждое слово. — Ты любишь меня так сильно, что это тебя пугает.

Моя кожа пронзается иглами, но я продолжаю трахать ее лезвием, все глубже и глубже, пока не задеваю ее шейку матки, и лезвие не ранит мою ладонь. Но я не останавливаюсь.

— Если это любовь. — рычу я. — То она убьет нас.

И я больше не могу этого терпеть.

Я вытаскивает ручку ножа из ее киски и отбрасываю ее в сторону, притягивая ее к себе на колени и сжимая ее так, как будто она больше никогда не будет моей.

Асфальт смазан нашей спермой, и кровь омывает нас обоих, и мои руки скользят по ее телу, зная, что это оно. Для нас никогда не наступит другое время. Если это любовь, то это конец, потому что никто из нас не переживет эту ночь.