Княжна - Кристина Дубравина

Девушка посмотрела внимательно на глаза Тамары. Чуть красные, но припухлости нет. Врала? Или только чуть притягивала ситуацию за уши? Анна так и не поняла; она поставила на пол авоську, в которой продукты несла, как вдруг Филатова негромко, чтобы не обращать на себя внимание занудной медсестры, залилась:

— Знаешь, ты, когда вчера позвонила, я прям будто… — запнулась, формулируя правильно мысли. — Дыхание, что ли, второе открылось? Прямо… легче стало. Даже и забыла, что днём было, на радостях-то.

Князева лишь кивнула, потому, что понимала Филатову слишком хорошо. Не смогла бы, наверно, других, не сказанной Томой слов найти, чтобы ей поддакнуть, и оттого откинула голову на подголовник.

— Сегодня первым делом, как на улицу вышла, к метро двинула. Смотрю, работает, и обрадовалась так!.. Сразу в цветочный, за букетом, и сюда. Красиво? — спросила девушка, перед собой вытягивая хризантемы.

Анна к цветам этим была спокойна, но бутоны действительно пышностью своей чаровали. Не смогла не улыбнуться.

— Красиво.

Тома зарделась в гордости, словно цветы эти сама выращивала и срезала бутоны только сегодняшним утром. Искорки счастья в глазах Филатовой напоминали огни какого-нибудь невероятного мегаполиса, расположенного на западном побережье Атлантики; мелкие морщинки, оставленные вчерашними переживаниями, разгладились.

Филатова вдруг положила букет себе на колени и, выдохнув, заговорила тихо, как на исповеди:

— У Оли такие тяжелые роды были… Мне Катя рассказала. Я, пока слушала, едва уши не затыкала от ужаса. Мало того, что раньше срока, так ещё и одиннадцать часов рожала, бедняга…

Князева молчала. Знала всё, что Тамара ей говорила, но, как будто впервые, стало опять не по себе. Слова чувствовались так, что Анна, представляя ход родов, вздрагивала крупно — словно с ней самой это проделывали.

Дыхание само по себе стало реже и тяжелее, когда Филатова поджала губы, часто-часто моргая, и призналась:

— Мы с Валерой ребёнка хотим. Но… не получается. Ещё с мая. Я уж думать стала, что это знак, рано нам ещё. А теперь, когда узнала, как у Оленьки дела обстояли, что-то… совсем струхнула.

Аня снова промолчала, уже чувствуя злобу на саму себя за то, что все слова поддержки куда-то пропали. Она взглянула на Тамару, которая, как и любая женщина, задумывающаяся о материнстве, металась в сомнениях, и не знала, что сказать.

Что она права, пока не стоит? Или что, если действительно хочет, нужно постараться страх отбросить?

Князевой эта тема была совершенно чужда, — как минимум, на ближайшие года два-три, или даже пять — и оттого смогла только сглотнуть скопившуюся в горле слюну. Всё-таки подсела ближе к Томе, обнимая рукой под подбородком и притягивая Филатову к себе.

Филатова, кажется, в её молчании услышала ответ, совет, в котором нуждалась сама, и потому послушно подалась Аниным рукам, укладывая голову на грудь подруги. Князевой показалось на секунду, что она услышала мокрый всхлип из складок своего свитера, но Тома не тряслась в слезах.

Прошло, наверно, несколько минут, полных молчания и поглаживаний по золотистым волосам Филатовой. Тома продолжала держать голову на плече Князевой, когда девушка, случайно запутавшись одним из звеньев браслета в волосах подруги, спросила:

— Мама тебя встретила?

— Да. Она у Ольги была, сына ей несла на кормление.

— Так ты видела Ваню? — едва ли не ахнула Анна, чем вынудила медсестру за регистратурой выпрямиться и посмотреть недобрым взглядом на пару на диване. Сердце совершило тройной флип в груди, отчего пересохло в горле, когда Князева взялась за руки Томы и спросила: — И какой он?

— Хорошенький, как и все дети, — улыбнулась Тома нежно, словно не о чужом ребёнке говорила. — Пухленький, щёчки розовые. Глаза огромные!.. Голубенькие. Не плакал даже, всё «агу-агу».