Княжна - Кристина Дубравина

— Если до того улизнуть от ответа получалось, то сейчас… Не выйдет. Дай Бог, Тома рано приедет, ещё время потянет разговорами своими, но, всё-таки, Ань, лучше перестраховаться. Накалякай там что-нибудь, а? — протянула мама, чуть ли не укладываясь на плечо Князевой. — Что «люблю-целую», «спасибо за сына»…

— Я постараюсь, — проскрипела зубами Анна. Пальцы обвили ручку и почти дёрнули на себя дверь, но Князева обернулась почти у порога.

Она на мать с прищуром посмотрела, будто так насквозь могла Екатерину Андреевну прочесть, и поставила условие:

— Ты Белову звони по возможности.

Голос дрогнул, когда акушерка в таком же прищуре наклонила к дочери голову, а сама Аня вдруг в волнении каком-то объяснять стала свои слова:

— Ведь, буча с переворотом чуть утихла; если их утром загребли, то, в принципе, спустя сутки должны отпустить…

— Буду, — кивнула в усталости Берматова. Анна думала сказать, чтобы мама сразу, как узнала бы что новое, сразу с ней связалась, но в лицо Екатерине Андреевне посмотрела. А во взгляде у неё прямо-таки читалась фраза из разряду: «ну, когда ты уже пойдёшь?».

И тогда Князевой расхотелось просить о вещи, какую могла счесть за самоунижение, и резко распахнула дверь.

Свежий воздух, бодрящий приближающимся октябрём, порывом смыл желание сжать веки вплоть до белизны перед глазами.

Девушка пожалела тогда чуть ли не впервые за всю осень, что в сумку какой-нибудь кофточки — даже самой лёгкой, тонкой — не положила. От дыхания изо рта вылетали клубы пара, быстро развивающиеся.

Анна скрестила руки на груди, вжала в плечи шею и направилась, не задерживаясь для прощаний, к ближайшей станции.

Ноги почти не сгибались ни то от холода, ни то от странного чувства, описать которое Князева бы не смогла, даже если бы очень захотела. Но, если сравнивать с чем-то, то такое, наверно, испытывали люди, боящиеся испортить какой-то момент. Анна не хотела рушить тишину утра тридцатого сентября даже дыханием, когда, обнимая себя за плечи, шла по дороге к метро.

Девушка прижала подбородок к ключицам, чтобы горла не застудить, и оттого взглядом упиралась в носки ботильонов, которые, вероятно, после дня рождения Вити, придётся поменять на демисезонные ботинки. Дорогу она знала хорошо, на погоду насмотрелась через окно маминого кабинета — оглядываться по сторонам было совершенно лишним.

Аня шла быстро, стараясь темпом своим согреться, раньше дойти до станции Коньково. И Князева, вероятно, не сбавила бы скорости шага. Только вот стоило ей чуть отойти за стену родильного дома, как прямо под ногами, перед глазами оказался след крови.

Девушка зажала рот рукой ровно в тот момент, когда осознала, откуда лужа появилась.

Анне показалось, что она оглохла — ведь даже шум гуляющего сквозняка перестал слышаться. Она чуть наклонилась, и тогда металлический запах крови ударил по носу так, что Князева едва ли удержала равновесие.

След уже почти впитался в придорожную землю, чем, наверно, в ночи бы больше напомнил комок сухой грязи.

Пустой желудок, в котором с прошлого утра была одна кружка объективно хренового чая, скрутился в узел. Аня не сразу поняла, что реакцию такую вызвало, — долгий голод или впитавшаяся в землю кровь — и тогда её кинуло в жар.

На секунду холод перестал ощущаться, а потом порыв мёрзлого утреннего ветра прошелся, показалось, насквозь, через все мышцы, нервы и вены, вынуждая челюстями клацнуть.

Князева в последний раз взглянула на место мгновенной смерти парнишки, которого она никогда не увидит и не узнает, и обогнула густую лужу по окружности.