Княжна - Кристина Дубравина

Телефон, по массивности своей напоминающий кирпич, одним своим присутствием наэлектролизовал воздух кабинета. Девушка посмотрела на аппарат так, словно он сам по себе заговорить мог в любой момент.

Ладони загорелись, как от аллергической сыпи, расчёсанной вплоть до влажной сукровицы на пальцах, чтоб набрать Пчёлу.

Не могут же их, в самом деле, вечно держать в СИЗО?..

Несмотря на собственный указ признать, что не обязательно в следственном изоляторе мужчина Анин торчит, Князева в настырности, за которую себя в тот миг ненавидела, других вариантов не рассматривала. Вероятную причину такой «уверенности» Князева знала, но не рисковала озвучивать — говорить о страхе иного развития события было… боязно? Стыдно?

Анна не знала, как правильно переживания свои объяснить, и потому, сжимая челюсти чуть ли не до боли в молярах, закинула телефон в сумку. Чтоб не раздражал, не соблазнял, не спровоцировал отбить пальцами по кнопкам номер, изученный до такой степени, что на одном дыхании можно было произнести.

Вышла из кабинета матери с такой резвостью, будто боялась, что он взорвётся парой килограммов тротила, если Князева хоть на миг лишний задержится внутри.

Она спустилась по лестнице на пару этажей. Ключи от квартиры на Беляево в кулаке согревались, когда Анна оказалась в приёмной, в которой вчерашним днём крепко спала, в объятьях сновидений пережидая государственный переворот.

Мама, явно устав, клевала носом, но упорно кому-то набирала по дисковому телефону. На миг у Князевой дёрнулось в болезненном сокращении сердце, стоило увидеть, как палец её дрожал, прокручивая колесо до шестёрки, и жаль стало Берматову.

Так же сильно, как в школьные годы, когда Анна собиралась утром на уроки и сталкивалась с мамой, пришедшей с ночной смены, лишь у самого порога.

Князева остановилась у стойки, положив на ту кулаки, и в тишине наблюдала за матерью, пока Екатерина Андреевна вслушивалась в тишину по ту сторону провода.

Минутная стрелка совершила полтора оборота, прежде чем мама цокнула языком в раздражении и положила трубку обратно на телефон. Пластик отозвался глухим скрежетом, отчего по рукам Князевой прошлись неприятные мурашки.

Она подумала недолго, прежде чем уточняюще спросила:

— Саше набирала?

Мать кивнула. Анна почувствовала себя одновременно и плохо, и хорошо. Не нравилось ей совершенно, что двоюродный брат не отзывался на звонки с самого того момента, как из Америки в Москву вернулся.

Но отчего-то радостно стало, что Князева не стала набирать Пчёлкина минутами ранее.

Если Саша не отвечал, то Витя, вероятно, то же бы трубку не взял. Только нервы бы себе лишний раз измотала, если бы позвонила, и бродила бы из угла в угол, пока гудки друг друга с оттягом сменяли.

У Князевой в онемении дрогнули пальцы, отчего ключи, зажатые в кулаке, ударились гранями своими о дерево стойки. Звук в утренней тишине показался оглушающим, отчего мама встрепенулась и на дочь посмотрела так, что Анна поняла сразу, как сильно Екатерина Андреевна в мыслях своих, напоминающих зыбучие пески, застревала.

— Оля как себя чувствует?

— Спит все ещё, — ответила мать и, предугадывая следующий вопрос Князевой, заранее проговорила: — Ванька хныкал, но сейчас дремлет малость. Через часик-другой подниму Ольку, чтобы сына покормила.

У Анны отчего-то от этого небрежного, но крайне тёплого на тон «Ванька» стало тесно под рёбрами. Даже предрассветные сумерки чуть отступили, выше Солнце поднимая над землей и прогоняя последствия первых заморозков.

Она сдержала улыбку, чтобы та не выглядела оскалом, и, почувствовав напряжение у самых щёк, спросила:

— Оле надо что-нибудь из продуктов?

В ответ мама только усмехнулась, в ехидстве уточняя:

— Где ты в пять утра открытый продуктовый найдёшь?