Княжна - Кристина Дубравина

Вернулась в кабинет Анна, чувствуя себя подавленной, и отпила ненавистный пакетированный чай жестом, каким дворовые мужики водку хлестали рюмку за рюмкой.

Очередной её звонок на номер Пчёлкина ушёл вникуда.

Князевой захотелось спать.

Комментарий к 1993. Глава 2.

Не забывайте оставлять комментарии.

Буду рада обратной связи и конструктивной критике, вам несложно, мне приятно)

И, конечно, никто не отменял “плюс” в карму))

1993. Глава 3

Комментарий к 1993. Глава 3.

Со следующей главы события начнут развиваться с огромной скоростью))

Сложно было сказать, на чём спалось слаще — на диване в приёмной роддома или на кушетке в кабинете у матери. Анна проснулась с затёкшими плечами, мышцы которых, видимо, защемились в неправильной позе сна. Часы показывали раннее-раннее утро — Князева не помнила, чтобы по своей воле просыпалась в начале шестого часа.

Помятость чувствовалась как в голове девушки, так и во внешнем виде: волосы, высоко собранные заколкой, растрепались, ещё и юбка, задравшаяся ночью до самых бедренных косточек, смялась. Аня посмотрела на свой макияж и, поняв, что терять было нечего, умылась прохладной водой, чтобы хоть как-то проснуться. Зубной пасты не было. Пришлось довольствоваться обычным ополаскиванием рта, что разозлило безумно — утро, в понимании девушки, не было полноценным без достойного умывания.

Мама, видимо, была на обходе — проверяла состояния новоявленных мам и их детей, подводила итог ночных смен для двух, как показалось самой Князевой, совершенно безалаберных медсестёр и заполняла в приёмной документы.

Приведя себя в относительный порядок, какой могла воссоздать, Анна убрала в сумку миниатюру своих духов. Проверила кошелёк и две связки ключей в боковом кармане.

Первые ключи открывали квартиру Пчёлы на Остоженке, а вторые уже по привычке даже не лежали, а, скорее, валялись, пылились в углу ручной клади Князевой и были от квартиры в Беляево, в которой Екатерина Андреевна жила ещё с начала шестидесятых годов.

Князева надела на палец самое крупное кольцо из связки и, перекатив на ладони силиконовый брелок с котом, у которого краска стёрлась с хвоста за долгие годы эксплуатации, посмотрела в окно.

Там было тихо. Действительно тихо. Даже птицы не пели — у них вовсю уже перелётный сезон начался, и теперь, вероятно, говор скворцов и городских ласточек можно было услышать где-нибудь на Балканах. Анна подошла к раме, у самых углов стекла увидела небольшую изморозь, которая к восьми утра пропадёт бесследно и большинством горожан останется незамеченной.

Под окнами кабинета матери была дорога, заасфальтированная в прошлом году. Солнце, только поднимающееся из-за горизонта, но осветившее самый низ небосклона, косым светом подчеркивало обилие дорожной пыли на бордюре.

Если бы у Князевой доступа не было к средствам массовой информации, то не подумала бы ни за что, что прошлым днём по столице неслись танки, стреляющие по зданиям своего же города, а ближе к ночи «блюстители закона» с торца здания выстрелили в подростка.

У девушки дрогнули связки, промерзая чуть ли не насквозь; хотелось бы верить, что за переворотом что-то изменится, устаканится, что лишившиеся власти социалисты не возмутятся, не поднимут новую бучу, какая выльется в гражданскую войну.

Анна дёрнула губами, не накрашенными помадой, ощущая, как больное горло скрутилось едва ли не в узел, мешая дышать ровно, и попятилась от окна. Так, будто следы от дождя, прошедшего на прошлых выходных, были на деле давно высохшими ручейками крови, каплями моросящей с затянутого неба.

Аня отвернулась от окна, когда от холода ладонями перестали чувствоваться подушечки пальцев, и, растягивая свитер в мелкий рубчик, кулаки постаралась спрятать в узких рукавах.

Посмотрела в очередной раз на трубку телефона, стоящую на мамином столе похоронным обелиском.