Княжна - Кристина Дубравина

Шёл, как в тумане, почти полностью игнорируя указ голосистой мелкой медсестры надеть халат. Перед ним маячили спины Саши и Валеры, но Пчёла перед собой видел лишь лицо Князевой, которое помнил более чем хорошо.

Он знал, она извела себя ужасно, и оттого крепко под нос ругался. Сжимал стебли цветов так, что те чуть ли не ломались. Дышать было непросто, а ноги все быстрее его несли к приёмной, в которой Витя уже заприметил дожидавшуюся их Тамару.

А потом — пять секунд. И вот она, перед ним. Выглядела собранно, но сразу, как увидела, глаза стали стеклянными, и Анна, не помня неизменного правила всегда держать лицо, подбежала к Пчёле.

Она налетела на него, как чёртово торнадо. Аня обхватила мужчину своего так, что под ребрами сжался тугой обруч. Грудь саднило ни то от резкого столкновения, ни то от больно сокращающегося нутра; Виктор на ногах чуть устоял, попятился назад, когда Князева спрятала лицо в складках его рубашки.

Он замер меньше, чем на миг, а потом, чувствуя биение сердца Ани, вжал пальцы в её плечи, спину, прижимая к себе ближе. Хорошо знакомое тело, каждый сантиметр которого Пчёла множество раз оцеловывал, оглаживал, сжалось от объятья, и Вите вдруг душу взорвала эта несдержанность Князевой.

Она правда его ждала.

Над ухом девушки раздался выдох с запахом никотина; теплотой дыхания Пчёлкин пустил по телу один табун мурашек за другим. Анна крепче прижалась головой к ключицам мужчины своего и вдруг почувствовала, как намокли глаза в слёзах успокоения.

— Ну, что ты, Анюта, — прошелестел Пчёла, свободной от цветов рукой зарылся в собранные волосы девушки. На миг Князевой показалось, что она голоса его не узнала, хотя и не видела всего-лишь сутки.

И омерзительная петля сдавила горло в чувстве удушения, какое, к удивлению, приносило лишь облегчение.

Каменная глыба, что последние двадцать четыре часа висела над Анной не видимым, но ощутимым грузом, в крошку разбилась под её ногами. Она вздохнула почти полной грудью, когда Витя наклонился и губами оставил след на макушке возлюбленной.

— Всё же хорошо со мной. И ты в порядке у меня, девочка моя… Очень сильно напугалась?

— Не знаю, — ответила Анна совершенно искренне, но голоса своего не узнала, вот каким надломленным он оказался. Но Князева действительно не знала, была ли напугана? Относительно чего? Расстрела Дома Советов? Или пропажи его? Она только крепче обняла, хотя и думала, что у неё сил на то не хватит, и призналась: — Просто… навалилось всё.

— Я понимаю, — убедил Витя, говоря искренне.

Наверно, они все охренели знатно, когда в «Курс-Инвест» нагрянули силовики, сгрузившие их всех в Бутырку, и поняли, что сидеть в изоляторе будут вплоть до следующего утра — и то, в лучшем случае. Без связи, радио и малейшего понимая, что за стенами камер происходило.

Белый всё про Ольгу говорил, на себя сетовал, повторяя, что муж плохой, на нарах сидит, пока жена рожает. Пчёла на пару с Филом и Фариком активно от Сани эти мысли отгонял, но сам понимал, что телефон, изъятый у него каким-то сопливым ментом, пиликал от звонков Анны. И сердце рвалось, тихо по швам треща, ровнехонько под самобичевания Белого.

И прав ведь Витя оказался; вон, как Анюта переживала, аж до сих пор тряслась.

Милая Княжна…

Он ещё сильнее голову наклонил, переносицей упираясь о голову Анны в самом искреннем жесте, какой Князева могла только себе вообразить, и спросил так же тихо:

— Но сейчас же всё хорошо?

Она подумала совсем недолго. Слеза впечаталась в ткань чёрной рубашки Пчёлы, когда Князева, чувствуя, как бабочки из живота поднялись куда-то в район грудной клетки, где и без них было вплоть до боли сладкой тесно, кивнула болванчиком:

— Хорошо.