Княжна - Кристина Дубравина

А последнее, к слову, было совсем не редкостью; начальница относилась к «совам», отчего по утрам от желания спать агрессией своей походила на кошку, которой на хвост наступили.

Аня прошлась через пост охраны и на ходу принялась снимать пальто. Невзрачные коридоры, по которым Князева бродила в самом начале своей карьеры в «Софитах», она теперь миновала, смело ходя по центральным лестницам и пролётам, поражающих своим убранством. Всё-таки, к моменту очередного государственного переворота Анна достигла роли далеко не последнего человека в театре, и оттого могла не прятаться в закутках от безликих бандитов, каких боялась в девяносто первом году.

Мысли, что и сейчас она их боялась то же, девушка старалась отогнать, думая о необходимости прийти в кабинет раньше Сухоруковой.

Да, боится, скрывать того не станет, но за третий год работы в театре Князева видела — и то, мимолётом — только каких-то сопливых гангстеров, которые ну никак не внушали ужаса.

Она подошла к знакомой двери, расположенной почти возле пролёта с третьего этажа. Порылась во внутреннем кармане сумки, ища ключ от кабинета, и, на ощупь исследуя содержимое, пробежалась взором по позолоченной табличке.

Главный театральный режиссер, Виктория Дмитриевна Сухорукова… Ничего такого, чего Анна не знала, она не увидела, и тогда нашла меж листов сценария пьесы ключ от кабинета. Пальцы дрожали в каком-то неописуемом страхе, что Князева не успеет заварить какао до приезда режиссера, что та вспылит неистово…

Замок поддался. Князева влетела в кабинет чуть ли не пулей.

За минуту щёлкнул, разогреваясь, чайник, открылись дверцы внизу рабочего стола, нашлась банка с какао, сценарий раскрылся на последней загнутой странице. Анна так и носилась по кабинету, непривычно сильно гремя поверхностями, даже не сняла окончательно пальто. Всё боялась, что Сухорукова зайдёт в момент, когда Князева будет «прохлаждаться», расправляя рукава пальто на вешалке.

Начинать утро со скандала никак не хотелось…

…Но время шло. Виктория Дмитриевна не объявилась ни ровно в девять часов, ни спустя три-пять минут. Анна сидела на диване возле пустующего стола, на котором стояла чашка с заваренным какао, и первое время в напряжении ждала. Потом тихо с самой себя смеялась, представляя, как смешно выглядела со стороны, пока бегала с чашками, банками и ложками, чертыхаясь себе под нос.

Когда часы показали полдесятого, Князевой уже было не до смеха. Сухорукова отличалась крайней дисциплиной, относилась к опозданиями более, чем строго, не позволяя задерживаться ни своим подчиненным, ни самой себе.

И, что самое главное, Виктория Дмитриевна даже не предупредила об опоздании…

Аня так и сидела в стенах кабинета, в котором знала каждую полочку каждого шкафчика, и никак не могла избавиться от чувства, что отсиживалась в стороне. Пережидала что-то, о чём не знала, и пыталась время убить.

Прямо как двадцать девятого сентября — сидела в приёмной роддома в Коньково и ждала, когда закончат обстреливать Дом Советов, когда Ольга родит, а Пчёлкин позвонит на телефон.

Что за дурость?..

Девушка так и вглядывалась бы, наверно, в бесконечную пустоту, в не отступившем напряжении прикидывая, что вечером с Пчёлой могли поделать. Так бы и сидела, в отстранении почесывая через ткань колготок из плотного капрона небольшое аллергическое покраснение, оставшееся после двух съеденных накануне апельсинов, если бы в какой-то миг не раздался стук по дверному косяку.

Два негромких удара чьими-то тонкими пальцами вынудили подскочить на месте, подобно пойманной за руку хулиганке. Но Анна быстро поняла — не Сухорукова.

Виктория Дмитриевна не стучалась никогда перед тем, как зайти в свой кабинет.

Тогда Князева прямо телом своим почувствовала, как вспыхнули, сгорая, нервные клетки. Откашлялась, прежде чем поправила юбку, и сказала, приведя свой вид в относительный порядок:

— Зайдите.