Княжна - Кристина Дубравина

— Ты ещё спрашиваешь? Сама так зовешь ведь!..

— Это один раз было! — снова встрепенулась Князева, восклицая чуть ли не в возмущении: — Ну, правда, в тот раз тебя очень коротко постригли! Но потом же хороший мастер был, а…

— А я всё-равно запомнил, — подметил Пчёла.

Анна вдруг подняла на него глаза, в зрачках которых прямо-таки читалась, чуть ли не по буквам, смесь недоразумения и какой-то печали, раскаяния. Она свела брови, на мужчину взглянула и спросила голосом, упавшим и по тону, и по голосу:

— Ты почему не говорил, что тебя это обидело?

— Потому, что меня это не обидело, — фыркнул, смеясь, Пчёла и наклонился к девушке, целуя её в мочку уха. Девушку от этого щекотно-ласкового касания сразу же атаковали мурашки, и она сжалась вся перед Витей, не зная, куда себя спрятать, чтоб пальто не намочить. — А только развеселило.

— Ладно, Пчёлкин, — выдохнула Аня, чуть ли не щекой прижимаясь к лицу мужчины. — До вечера.

И освободилась из-под его груди, пролезая под плечом Витиным. Она шарф нашла на верхней полке шкафа, завязала так, чтобы грудь прикрыть, и потом только вспомнила, что забыла обувь надеть.

— Уже уходишь?

— Работа, — пожала плечами Князева, завязывая пояс, а потом присела на пуфик, зашнуровала ботильоны на толстом каблуке. Справилась с левым ботинком, приподняла голову на подошедшего к ней Пчёлкина и снова колкость отпустила:

— У меня, в отличие от некоторых, график строгий.

Витя в ответ только вернуть ей такую же хитрую усмешку и протянул руку, помогая подняться с мягкого стульчика. Девушка кинула в сумку ключи от квартиры на Остоженке, когда мужчина спросил:

— Семь-десять минут не подождешь?

— Ты со мной хотел? — поняла Анна, чуть вскинула брови.

Пчёлкин кивнул, принялся активно полотенцем растирать волосы, чтоб высохли. Только через какие-то моменты понял только, что Князева его проницательностью, к которой за три года он привыкнуть должен был, уже не в первый раз удивляла.

За очередное сокращение пара лишних литров крови ударило в виски, когда девушка с улыбкой нежной, известной ему одному, погладила Пчёлу по щеке:

— Спасибо, Вить. Я сама.

Он хотел возразить, сказать ей ждать, чтобы самому довести, но Анна, видимо, сама уже всё решила. Она руку, лежащую у него на нижней челюсти, осторожно прижала к губам, а потом так же аккуратно вернула на лицо Пчёлкина, передавая поцелуй путем «посредника», в роли которого выступала ладонь.

Отчего-то касание пальцев показалось более трепещущим, чем могло почувствоваться прикосновение губ Князевой.

— Пока, — повторила девушка и выпорхнула за дверь, почти не ощущая тяжести от пальто, сумки. Она поймала взгляд Пчёлы, какой проводил её до самых дверей лифта, и услышала его негромкое, теплое даже на слух:

— До вечера, Княжна.

Аня на самый последок рукой, на пальцах которой остался едва-едва видимый след помады, махнула и в кабину зашла.

Нажала кнопку первого этажа, видя, как Витя ей подмигнул. Поехала вниз, готовясь прийти в «Софиты» за десять минут до начала рабочего дня — именно такого срока ей хватало, чтобы подготовить чашку какао и сценарий ближайшей пьесы для главного режиссёра, у которой Анна была, как Космос любил говорить, «на побегушках».

Князева вышла на улицу, на которой было приятно свежо, и успела подумать, что день выйдет хорошим.

Князева чуть по времени просчиталась — поезд в метро ушёл с перрона ровно в тот момент, когда Анна прошла через турникет — и порог русско-немецкого театра переступила без трёх минут девять. Спина под пиджаком, пальто чуть вспотела ни то от быстрого шага, каким Анна шла к «Софитам» от Петровского парка, ни то от мыслей, что с ней могла сделать Виктория Дмитриевна Сухорукова — главный театральный режиссер — за опоздание, если бы пребывала в плохом настроении.