Солнце мое - Владимир Войлошников, Ольга Войлошникова

Утром он пришёл как ни в чём ни бывало, принёс тортик, шутил с бабушкой, потихоньку смирившейся с тем, что молодёжь стала жить «не регистрированно». И как-то он глядел странно — я даже и расспрашивать его опасалась. Гадала про себя: может он достучался каким-то образом до своих странных родственников, и они, наконец, от него коллективно отстали? Для меня вообще вся эта картинка представлялась совершенно дикой. То есть, вот эти тётки, бабушка и тётушка в содружестве с тёткиной подружкой (по счастливому стечению обстоятельств генеральской женой) так здорово всё придумали, что когда парень отказался чётко следовать их плану, они нашли силы и средства влияния… чтобы что?

Заставить его сделать как им хочется?

И если в один прекрасный день он вдруг скажет: «Ну ладно, ладно, достали вы меня! Женюсь, на кого вы там пальцем тычете…» — жизнь его мгновенно окрасится в райские цвета?

Это так они себе всеобщее взаимное счастье представляли?

Бред выше моего понимания вообще.

Одним словом, ничего я выспрашивать не стала. Надо будет — сам расскажет.

А Вовка ничего рассказывать не стал, а вместо этого предложил сходить погулять. Мы сделали бутербродов, чаю в термосе и пошли в лес — за Юбилейным сразу начинается, минут десять от силы до лесничества. Погода по сибирским меркам стояла совсем тёплая — градусов пятнадцать. Солнышко. Лес весь белый-кружевной, красота!

Вовка вёл меня и вёл, пока натоптанные тропинки не сузились до еле заметных стёжек, потом свернул сквозь полосу ельника — и вышли мы на маленькую полянку. Тишина стояла — только дятел долбил да иногда снег с веток падал. Вот тут Вова развёл костёр, устроил на поваленном дереве наши сидушки из кусков туристического каремата, и начали мы чай пить с бутерами.

Сидели, негромко разговаривали. Вовка мне всякие истории рассказывал из своей железногорской охотничьей и просто лесной жизни. Шрамы от медвежьего удара на руке показывал. Вот они там отморозки, блин.

А когда тени на снегу стали синими, мы затушили костёр и пошли домой.

Легли мы рано. А уснули поздно.

Уже проваливаясь в сон, я почувствовала, как он крупно вздрогнул. Спросила:

— Ты чего?

Он ответил, словно просыпаясь через силу:

— Извини. Уже летел. Штопором. Там, когда… падаешь… главное — помнить: это не ты кружишься. Это Земля вокруг тебя кружится. Тогда не замутит, — и уснул.

И я поняла, что в этом сне он опять был драконом.

Это почему-то вдруг меня разбудило, и я ещё лежала, прислушиваясь к его дыханию — иногда порывистому, ощущая мелкие, микроскопические движения тела, стараясь угадать — что там происходит с ним, в том сне, в котором он купается в воздушном потоке?

Утром он неожиданно не ушёл! Сказал, что в увольнении до вечера. Мы готовили всякую вкуснятину и ходили на ГЭС — сегодня в зале собиралась ролевая фехтовальная тренировка, а потом, сразу после — танцевальная. И мне даже удалось уговорить Вовку немного повальсировать, хотя он всё время шипел сквозь зубы и бормотал, что ему приходится прилагать чудовищные усилия, чтобы перебарывать вбитые рефлексы и не бросать меня через бедро. А на каждом шаге тело прямо требует!

Ну, смех и грех.

Потом мы всех проводили, закрылись на засов, пошли в маленькую комнату, раскатали на полу новый ковёр и задёрнули шторы. А потом он посадил меня на автобус, а сам пошёл на противоположную остановку.

Было грустно, но я утешала себя тем, что ещё несколько дней — и у курсантов наступит две недели зимнего отпуска. Не будут же его и в отпуске в казарме держать, правда?

К ПРАЗДНИЧНОМУ СТОЛУ…

К новому году, числа где-то двадцать шестого привезли гарнитур. Василич с мамой деловито засуетились, повесили его. Саша пару дней потратил, выложил из плитки фартук между верхним и нижним рядом шкафчиков. Кухонька наша преобразилась.