Солнце мое - Владимир Войлошников, Ольга Войлошникова

Швейных машинок у нас имелось аж две: старинный бабушкин «Зингер» (ручная) и сравнительно новая «Подольск» (электрическая). У «Зингера» строчка получалась ровнее, зато у «Подольска» наличествовал зигзаг, а это — почти оверлок! Решив, что для счастья мне больше пока ничего не надо, я разложилась прямо на полу и начала резать. Как написано было в моей детской книжечке с пословицами: шей да пори — не будет пустой поры. Надеюсь, пороть не придётся, мдэ…

До самого воскресенья я просидела дома как пришитая. Аня усердно готовилась к последнему экзамену, так что и ходить было особо некуда.

За два дня я сделала самую сложную часть — тот самый верх платья до пояса (грубо говоря — майка), вшила молнию на спинке и даже рукава-фонарики со сборками на специальных шнурочках. И — о, чудо! — обошлась без косяков. Старалась, как никогда.

В пятницу позвонила девочка с кафедры (секретарь или кто, я ХЗ, я ж их не знаю), спрашивала, помню ли я, что во вторник надо кровь из носу сдать статью про будни курсантов ИВВАИУ. Заверила её, что плотно над этим работаю (ха!). Нет, ну думать-то мне во время шитья никто не запрещал, вот, я потихоньку себе скелет будущей статьи в голове выстраиваю.

К вечеру пятницы платье начало приобретать законченные черты. Мой любимый силуэт а-ля Диор: облегающий верх, расклешённая юбка. Мне, если честно, сильно хотелось сохранить ряды широких рюшей, нашитых поверх подола, и юбка получилась пышная, но короткая, не прикрывающая даже колени.

Бабуля результат моей работы оценила на отлично и приняла деятельное участие в обсуждении подходящих к нему украшений.

Резная шкатулочка стояла за хрусталями в застеклённой секции стенки. А в ней хранились мои «драгоценности». Я в прошлом году открыла для себя отдел самоцветных камней, и потихонечку кое-что там прикупала, что не сильно по цене кусалось. Вот, например, бусы из лунного камня, не жемчуг, но всё же. А к ним — совершенно дивные серьги, с лунно-каменными овальными кабошонами, заплетёнными в ажурную мельхиоровую вязь.

Мы дружно решили, что это лучше к серо-голубому.

Есть ещё серёжки из чёрного нефрита, от той же мастерицы-ювелирщицы, вделанные в тонкую кружевную мельхиоровую оправу. К моим двум чёрным юбкам они подходили идеально. Я всё мечтала колье от неё же купить, ходила, облизывалась на него — да не успела. Уехала девочка в Москву, говорят — сманили, а остатки её работ махом расхватали. Ну, хоть серёжки у меня есть, будем утешаться этим. Очень я их люблю, но не к ярко-синему, однозначно.

Из менее презентабельного, но симпатичного — бордовый гранатовый набор из мелких треугольных камешков с подточенными краешками, густо посаженных на нитку. Дырочки были высверлены не в серединках этих треугольничков, а в одном из уголков, причём, как правило, в том, что потоньше, и от этого бусы получались толстой пушистой колбаской. Подобными же пушистыми шариками были собраны серёжки. Симпатично. К бордовому этот набор очень хорошо подходил.

Было у меня и золото. Ну, как же — прилично иметь в наличии хотя бы пару серёг. Вот пара и имелась. Не большие, не маленькие, аккуратные ажурные серёжечки. А ещё два кольца: одно от покойной бабы Мани, папиной мамы, по тогдашней моде — тяжёлое, гладкое, с рубином, и второе — на шестнадцать лет мне мама подарила, потоньше, с золотым бантиком. Но кольца я носить как-то не очень умею, цепляюсь ими за всякое. Я ж говорила, талантливая я в этом отношении.

— Вот золотые и надень, — посоветовала бабушка, — и колечко тоненькое подойдёт.

На счёт колечка я ещё подумаю, а вот серёжки, пожалуй, действительно — самый лучший вариант.

ЗОЛУШКИН ДЕНЬ

10 июля, суббота.