Солнце мое - Владимир Войлошников, Ольга Войлошникова

Звук пропал. Совсем. Провод отрезали, суки.

Я забилась поглубже в угол.

За окнами ругались и бормотали. Судя по голосам, четверо. Спорили, сразу жечь или сбегать за болгаркой. По очереди орали мне и угрожали. Я сидела как мышка, подозревая, что как только дёрнусь к двери… Дальше думать не хотелось.

На стене висели круглые белые часы, и минутная стрелка медленно-медленно ползла от цифры два к цифре три.

Сердце тяжело колотилось прямо в горле.

Приедет папа? Успеет?

Между тем в соседнем помещении что-то грохнуло и разбилось. А потом запахло горелым. Подожгли! Среди бела дня!

Никого не стесняются, твари.

Господи, хоть бы он успел…

Сгореть было страшно.

А ещё страшно угореть. В этой комнатушке, правда, практически вся мебель была железная, на полу кафель. Рамы если только… Но сквозь дыры в двери начал просачиваться неприятно-сизый дым.

Говорят, лицо надо мокрой тряпкой замотать.

Напротив меня, в углу, была раковина. Но это означало выбраться из своего стального уголка и подставиться под пули. Да и дым пока больше по верху.

Восемь минут второго.

Продержусь?

Я закрыла подолом юбки лицо.

С заднего входа завыла болгарка.

Что-то стучало.

Зубы.

Зубы мои стучат.

Папочка, успей, пожалуйста…

Сколько минут надо, чтобы стальную дверь выпилить?

Он успел быстрее.

Я не видела. По звуку поняла, что подлетели несколько машин, остановились со свистом, сразу стало шумно, причём со всех сторон.

Кто только не орал.

Грохотало.

Я сидела, как пришитая. Не хватало ещё в последний момент пулю выхватить.

Потом завыла сирена. Жильцы пожарную вызвали!

И всё-таки ментов. Вон, ещё одна воет, по-другому.

Пожарка подлетела раньше. Сквозь расхлёстанные окна начала извергаться Ниагара. Я встала, плохо понимая, что происходит, оглядываясь на потоки воды и пены, струящиеся вокруг моих ног.

Гулко грохнула железная дверь заднего хода, по коридору затопали шаги.

— Доча?!!

— Папа, я тут!!! — вот теперь я побежала.

Такого бешеного лица я у него никогда не видела. Ой, как я ревела, товарищи…

— Э! Мужики! Дверь откройте! — в окно заглядывал пожарный.

Вокруг ходили какие-то люди, и осколки стёкол противно скрипели у них под подошвами. Воняло горелым. Блин, холодно-то как. Всегда со мной так, когда отходняк от нервов начинается — трясёт и морозит, как будто в летнем на минус сорок вышел. Я стояла у дверей аптеки и клацала зубами. Потому что хмурый милиционер хотел со мной поговорить. Пока что, по причине моей полной несостоятельности, с ним разговаривал папа. Через какое-то время я осознала, что на мне чей-то здоровенный малиновый пиджак. В руки сунули маленькую квадратную бутылочку:

— Глотни.

Странное что-то. Ни на один напиток не похоже.

И тут пищевод обожгло и из глаз моих брызнули слёзы.

— Ч… Чт… кха… то это?

— Вискарь, — ответили мне сзади.

Но смотрела я в другую сторону. Не могла не смотреть.

На газоне лежал тот урод в изумрудном спортивном костюме. Да, модная «жатка» совершенно вырвиглазного цвета.

А чё он там лёг, интересно? Спустя долгую минуту я поняла, что лежит он по причине полного расставания с жизнью, и меня резко замутило.

Я согнулась, стараясь дышать через рот. Не хватало ещё принародно проблеваться. А народу собралась здоровенная толпа.

Я выпрямилась и посмотрела на бутылку в своей руке. «Jack Daniel’s»

Как это правильно читается — ума не приложу.

Если по-немецки, а в школе я учила Дойч, получалось «Як Даниэльс», но я подозревала, что истина где-то в стороне. В стоящем напротив быкообразном мужике по сломанным ушам угадывался борец. Сунула ему бутылку:

— Спасибо.

— Ну, ты как?

— Не знаю. Можно, я ещё немножко в вашем пиджаке похожу? А то что-то холодно.

— Да без проблем.