Грустная дама червей - Татьяна Бочарова (2005)

Выглядел он неважно: лицо осунулось, глаза красные, воспаленные, на лбу, над переносицей, залегла тонкая морщинка. Но Карину испугал даже не этот, явно болезненный вид, а нечто другое.

За то время, что она знала Олега, он бывал всяким: надменным и холодным с малознакомыми людьми, неистовым и неутомимым, когда дело касалось работы. Язвительно-насмешливым в споре, нежным и ласковым в те редкие минуты, когда им удавалось уединиться, откровенно грубым и злым, если на него пытались давить или поступали вопреки ею требованиям.

Но никогда прежде Карина не видела его таким потерянным, лишенным своего обычного спокойствия и самоуверенности. Она привыкла всегда и во всем находить в Олеге опору, привыкла к его жесткости и даже категоричности, и сейчас, при взгляде на его утомленное, бескровное лицо со свинцовыми тенями под глазами, ей стало страшно.

— Может, не поедешь? — робко спросила она. — Тебе же плохо. Болит рука?

— Да нет, — рассеянно и все так же глуховато проговорил Олег, — с рукой все в порядке.

— А что тогда?

Он наконец поднял на нее глаза.

— Я вот думаю… Карин, как мы дальше будем? Устал я так… надо Лельке правду сказать. А я… не могу, — Олег сокрушенно покачал головой, — понимаешь, не могу, и все. Она и так последнее время чумовая стала, как посмотрит иной раз — аж дрожь пробирает. — Он мрачно усмехнулся. — Хочешь верь, хочешь не верь, но я от тебя возвращаюсь под утро и всякий раз в глубине души жду — пусть она проснется, пусть все поймет. Ну покричала бы, поплакала, даже по морде мне треснула — все лучше, хоть какая-то определенность. Но она не просыпается! И ничего не видит, ничего! — Олег безнадежно опустил голову.

Карина сидела не шевелясь и почти не дыша. В мозгу словно острой иглой кололо: «Вот оно, пророчество Русудан. Именно так все и начинается. Вот так».

Он молча ждал, что она скажет.

— Может быть, ей известно? — тихо проговорила Карина, вспомнив Вадима и эпизод с забытым фотоальбомом на кровати.

— Нет. — Олег решительно покачал головой. — Нет. Я Лельку знаю, она, как никто другой, способна существовать в своем мирке, ничего не замечая вокруг. — Он вздохнул, здоровой рукой обнял Карину, притянул к себе. — Прости. Не должен был я тебе всего этого говорить. Сам обещал, что будет легко… не вышло.

— Ничего, — прошептала она. — Успокойся. Не думай об этом. Мне ничего от тебя не нужно, только ты сам.

— Я знаю. — Он улыбнулся. Карина видела, как он изо всех сил пытается овладеть собой, стать снова хозяином положения, уверенным, независимым, неуязвимым. В какой-то мере ему это удалось. — Ладно. Приеду, и все решится. Что-нибудь придумаем, безвыходных ситуаций не бывает, правда?

— Правда. — Она щекой прижалась к его щеке. Сейчас, в эти мгновения, она осознавала, что есть на свете близость более глубокая и сильная, чем телесная, когда ничего больше не надо — только сидеть вот так, рядом, без страсти, без желания, безошибочно угадывая друг у друга каждую мысль, каждый вздох.

Ночь ползла и ползла, тихо и мерно тикали часы на стене, остывший чай в чашке покрылся прозрачной пленочкой. Казалось, никогда не кончится вязкая темнота за окном и такая же вязкая тишина в крошечной кухоньке.

А потом неожиданно наступил рассвет, молочно-белый, холодный, неуютный.

— Надо идти, — тихо проговорил Олег.

Осторожно отодвинул Карину и встал.

— Да, иди. — Она рассеянно смотрела, как медленно розовеет белый туман за окном.

Он нагнулся и поцеловал её. Затем быстро прошел по коридору. Хлопнула дверь.

Ей хотелось зареветь, заголосить, как голосят бабы в деревнях, громко, безутешно, на одной непрерывной высокой ноте. Но вместо этого она поднялась из-за стола, вылила в раковину чай, тщательно сполоснула чашку, аккуратно поставила ее на полку в кухонный шкаф. Потом спокойно и не торопясь вернулась в комнату, подняла с полу вязанье, уселась в кресло и принялась сосредоточенно считать петли.