Грустная дама червей - Татьяна Бочарова (2005)

Внутри у нее все точно окаменело, глаза были абсолютно сухими, и только слегка ныл затылок, будто его сдавили обручем.

47

В восемь утра пришла Леля. Лицо ее было бледным и решительным.

— Я еду в аэропорт, — категорически заявила она.

— Зачем? — устало проговорила Карина.

— Провожать.

— Но ведь он же вернется через неделю. Вы же не на месяц расстаетесь, для чего тебе тащиться в такую даль?

— Я так хочу.

Леля была непоколебима. Отговаривать её не оставалось ни сил, ни времени, и Карина заказала по телефону такси.

В десять они разбудили Олега, успевшего подремать часа три. Сама Карина так и не сомкнула глаз. В одиннадцать пришла машина.

Всю дорогу Карина дергалась и нервничала, опасаясь, что Лелю растрясет и у нее начнутся преждевременные схватки. Однако та полуторачасовую поездку до Шереметьева перенесла на удивление благополучно. Она прижималась к Олегу, по обыкновению что-то жарко шептала ему на ухо. Он рассеянно слушал и кивал. Глаза его после бессонной ночи слипались.

Карине же спать не хотелось нисколько — она была точно натянутая струна и никак не могла расслабиться.

Пожалуй, Леля из всех троих выглядела самой спокойной и бодрой. Однако лишь только они приехали в аэропорт, это спокойствие как ветром сдуло. Глаза ее налились слезами, губы задрожали. Она вцепилась в рукав Олеговой куртки, лепеча что-то неразборчивое и жалобное. В зале уже собрался народ из оркестра и хора, и Карина видела, что Олег мучается, тяготится Ледяными слезами, что ему неловко перед ребятами.

Она принялась утешать Лелю как могла. Вроде бы ей это удалось. Во всяком случае, та перестала плакать, вытерла лицо платком и, изобразив подобие улыбки, приблизилась к шумной и пестрой толпе музыкантов.

— Олежка, ты сдурел? — Любаша, как всегда громогласная, краснощекая, в новом кожаном пальто, делающем её громоздкую фигуру похожей на тумбочку, выразительно скрестила руки на груди. — Чего бабу на сносях в аэропорт припер.

— Она сама, — ответил Олег сквозь зубы и отвернулся от Любаши, давая понять, что разговор окончен.

Но не тут-то было. Хормейстерша, полностью оправдывая данную ей в оркестре кличку, не унималась.

— Что значит — сама? Ты мужик в доме или кто? Девонька дорогая, — обратилась она к Леле, — была б ты моей дочкой или невесткой, я б такого ни в жизнь не допустила. Не берегут они тебя, безобразники!

Леля всхлипнула.

— Любовь Константиновна, все! — сердито и испуганно произнесла Карина. — Проехали.

— «Проехали»! — ворчливо передразнила Любаша, но все же послушалась и отошла в сторону.

Однако было поздно. Леля беспомощно заморгала, из глаз ее снова потекло в три ручья. Она уткнулась мокрой щекой Олегу в плечо и зарыдала в голос.

— Леля, — Олег слегка потряс се, пытаясь оторвать от себя, — Лель, ну перестань. Стыдно же, люди смотрят. Лелька! — Он смягчил тон, заговорил тише, чуть наклонившись к ее лицу: — Чего ты, глупая? Все же нормально, я приеду, отвезу тебя в больницу. Родишь своего мальчика… или девочку… кого ты больше хочешь? А?

— Н-никого… — заикаясь и всхлипывая, проговорила Леля, не отрывая лица от его куртки. — Н-не уезжай…

— Да ты с ума сошла! — Олег рывком снял с плеча сумку, поставил на пол. В глазах у него промелькнул гнев, но тут же угас. Он обнял Лелю, мягко, но настойчиво потянул в сторону: — Пойдем… Поговорим. Пошли.

Они отошли к аптечному киоску.

Карина наблюдала за ними, стоя там, где Олег оставил свою сумку.

Слов их разговора ей слышно не было, она только видела, как Олег пытается что-то втолковать Леле, время от времени подкрепляя сказанное жестами здоровой руки. Выражение лица у него было усталым, но ласковым. Леля слушала, часто и послушно кивая, глядя ему в глаза.