Всегда твой - Кай Хара

Я сжимаю кулаки, чтобы не ударить по чему-нибудь, но не могу, потому что маленькая рука проникает в мою ладонь, и тонкие пальцы переплетаются с моими.

Я смотрю вниз, на место, где соединились наши руки, удивляясь этому внезапному появлению, удивляясь тому, что ее рука сжимает мою в знак поддержки, а затем мой взгляд перемещается вверх по нашим рукам к лицу Сикстайн.

Оно бледное и с мрачным выражением, которого я никогда раньше не видел на ее лице.

— Не смейте с ним так разговаривать, — шипит она.

Моя мать оборачивается, и при виде ее на лице появляется искренняя улыбка.

Она любит Сикс. Я знаю, что когда-то она мечтала о том, чтобы однажды устроить партию между ней и Астором. Должно быть, ей неприятно осознавать, что ее отвергнутый сын будет называть ее своей, а не золотой мальчик.

Я сжимаю ее руку и притягиваю ближе к себе, наслаждаясь тем, как улыбка моей матери слегка опускается.

— Привет, Сикстайн. Рада тебя видеть…

— Это чувство не взаимно.

— Сикс, — начинаю я.

— Нет. — Она говорит, прерывая меня тяжелым взглядом. Не знаю, как давно она здесь и что именно она услышала, но я никогда не видел ее такой сердитой. — Ваш сын замечательный. Он умный, спортивно одаренный, у него самые верные друзья, он заботливый и добрый. Как вы смеете так с ним обращаться?

— Ты не понимаешь боли…

— При всем уважении — фактически, при полном отсутствии уважения, учитывая то, чему я только что была свидетелем, — я не хочу слушать, что вы скажете. Речь идет не о потере Астора, а о сыне, который у вас остался. Сына, которого вы явно не заслуживаете.

Мои мышцы напряглись, готовые вмешаться при первом же признаке того, что все идет не так, как надо, но я не думаю, что мне это понадобится.

Сикс расправляется с моей матерью почти без усилий, ее ярость легко превосходит ярость, которую она выплеснула на меня, когда я упомянул ее отца в лесу.

Она пылает, и я восхищаюсь ею. Как она может быть одновременно вечно хорошей девочкой, соблюдающей правила и уважительной, и яростно преданным бойцом, который готов сойти с края луны, чтобы побороться за тех, кто ей небезразличен?

А я ей в какой-то степени небезразличен, это уже очевидно.

У меня черный пояс, я вешу по меньшей мере на сотню фунтов больше нее и на полторы головы выше ее. Невероятно, чтобы она хоть как-то встала на мою защиту.

И все же она это делает.

С когтями наперевес, с острым языком и все такое.

Мой член и так находится в состоянии постоянного возбуждения рядом с ней, но это ничто по сравнению с тем, что я чувствую сейчас.

Территориальность и защита, мой монстр обнажает зубы и рычит на любого, кто осмелится подойти к ней. Я хочу облизать и обкусать ее с ног до головы, пометить ее своим запахом и феромонами, чтобы все знали, что она моя, что эта вздорная нимфа принадлежит мне.

Потребность утащить ее отсюда и пометить пульсирует в моих венах и ушах, делая меня почти глухим к происходящему вокруг обмену мнениями.

— Он станет моим мужем, а значит, теперь он член моей семьи, и мы хотим, чтобы он был здесь. Что еще важнее, никто ни с кем в моей семье не разговаривает так, как вы только что.

Она обхватывает одной рукой мой бицепс чуть выше сгиба локтя, а другой сжимает мою руку.

— Пойдем, Никс. Мы уходим.

Я не сопротивляюсь, пока она провожает нас, только останавливаюсь, чтобы ухмыльнуться через плечо моей ошарашенной матери. Интересно, вспомнит ли она что-нибудь из этого завтра, но это, в общем-то, неважно.

Потому что я никогда этого не забуду.

Сикс не перестает идти, как только мы оказываемся на улице. Она держится за мою руку так, будто от этого зависит ее жизнь, и топает в сторону своего дома.

Я не могу не смотреть на то место, где соединяются наши руки. Это ощущение правильное, как две половинки одного целого или два кусочка пазла, соединившиеся вместе, и я не спешу отпускать ее.