Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

— Конечно, — продолжал Майкл, — лучше всего было бы, если бы новая компания полностью о нас забыла. Джексон-то имел дело с Оуэном Маллоем, и в списках плательщиков ренты записано только это имя. А если агент все-таки здесь появится, у меня есть договор аренды Маллоя.

— И все же я тревожусь. В округе появилось много незнакомых людей, которые что-то меряют и ставят везде свои метки.

— Ко времени, когда кто-то сообразит, кому все это принадлежит на самом деле, мы уже продадим весь наш урожай. А в самом худшем из всех худших случаев, когда нас все-таки разоблачат, мы просто заплатим ренту.

— Но тогда они могут содрать с нас и долг по ренте Маллоя.

— Нет, этого они требовать не могут.

— А что насчет налога на бедных?

— Ох, Онора, ради бога, нашла о чем беспокоиться. Ты думаешь, они станут отслеживать нас ради тех нескольких пенни, которые мы им должны заплатить? Земля вернулась, и это здорово. Я знаю, что этот урожай не позволит нам восстановиться полностью, но он, по крайней мере, поможет нам продержаться до следующего года. Может быть, мне даже не придется продавать Маху. Она лучший жеребенок из всех потомков Чемпионки. И у нас есть на руках договор на аренду пятнадцати акров хороших земель.

Майкл поцеловал меня, но я не унималась.

— Ну, не знаю, — сказала я. — За нами следят. Я это чувствую. Мы начинаем вставать на ноги, и кто-то обязательно попытается вновь свалить нас. Если бы только мои братья написали из Америки или если бы твой брат Патрик…

Майкл, сидевший рядом со мной, поднялся и подошел к спящим детям. Он стоял перед застекленным окном и смотрел в темноту.

Что ж, пусть постоит. Может быть, я действительно слишком допекаю его, но я всего лишь пытаюсь объяснить Майклу реальную ситуацию. Земля вернулась и вновь родит? И сколько это будет продолжаться? Почему бы нам хотя бы не обсудить вариант с отъездом в Америку? Я закрыла глаза и ровно задышала. Пусть думает, что я крепко сплю. Через несколько минут я приоткрыла веки, чтобы посмотреть, не обернулся ли он, не смотрит ли на меня взглядом, полным печали и раскаяния. Но увидела лишь его спину. Очень напряженную. Плечи его по-прежнему были мощными и широкими. Теперь, когда есть картошка, они быстро округлятся.

О чем же ты думаешь, Майкл, a stór? О том, что я жесткая и грубая женщина, что тебе не нужно было тогда останавливаться на берегу залива Голуэй, чтобы поплавать? Если бы ты этого не сделал, я была бы сейчас монашкой, изучающей умные книги в библиотеке Рима? Кто знает. С момента атаки картофельной чумы мы не ссорились всерьез. Риск ссоры возникает только на сытый желудок. Я хихикнула. И только тогда он обернулся.

— Ты находишь это забавным? — начал он тихим голосом, чтобы не разбудить детей, но я услышала злость в его интонации.

Я поднялась, подошла к нему и встала рядом, не говоря ни слова. Он тоже молчал. Я ждала. В конце концов он все-таки заговорил первым.

— Мы не можем все уехать отсюда, — начал он. — Человек имеет право жить в своей родной стране, кормить здесь своих детей, придерживаться своей веры. — Он умолк.

— И даже уделять какое-то время музыке? — ответила я. — И заниматься любовью со своей женой? И скакать на своих лошадях?

— Да, право на все это, — подтвердил Майкл. — На земле, где он родился.

— Я не говорю, что хочу уезжать, — сказала я, — но…

Он повернулся ко мне:

— Но в твоем сердце постоянно одно и то же — Америка, Америка…

— Лишь из-за желания, чтобы мы все остались живы.

— Мы будем живы, — сказал он. — Земля возродилась.

— Но, Майкл, что толку, что земля здорова, если весь воздух пропитан холерой или лихорадкой? — возразила я.

— В Нокнукурухе нет болезней и никогда не будет, — угрюмо сказал он и вновь перевел взгляд в окно.

— Но… — начала было я и умолкла.