Взгляд Туня метнулся к солдату, замершему на мостках над ручьем. В его позе было нечто благоговейное – локти выведены вперед, будто в молитве, сложенные ладони засунуты между коленей. Никто не обращал на него внимания, и на мгновение Тунь засомневался, не мираж ли перед ним. Он поморгал, но коленопреклоненный солдат остался где был, с опущенной головой, словно чего-то ожидая.

Несмотря на спокойную обстановку, Туню казалось, что в любой момент все могут встать и уйти, взяв припасы, которые можно унести на себе, и бросив остальное перепутанным стеблям зеленого плюща и буйно пробивающемуся подлеску.

Про себя Тунь порадовался, что пришел один. Раз или два за этот переход он подумал, не стало ли фатальной ошибкой не взять с собой Ситу. Он знал товарищей, которые уходили в подполье вместе с семьями. Попроси он Ом Паан, она собрала бы Ситу и пошла с ними. Но после всего, что они пережили, он не мог снова сделать их бездомными, оторвать от корней, лишить стабильности, которую они обе очень ценили. Кроме того, если все пойдет как задумано, Тунь вернется за ними в Пномпень через год, а к тому времени он уже разберется, ради чего будет просить их отказаться от обеспеченной жизни. Пока он видел только леса и изуродованные боями поля.

В провинции Кампонгтям, прозванной «Драгоценности пчел», где Тунь расстался с товарищем Нуон и двумя спутниками, ему довелось увидеть деревню, напоминавшую поверхность Луны. Дожди превратили огромные воронки в пруды, и в них плавали дети, ловя лягушек среди огромных осколков шрапнели. Невысокие холмы были чуть ли не на ломти нарезаны гранатометным обстрелом, а оперение глубоко зарывшихся в землю снарядов походило на бутоны цветов банана, брошенные с огромной высоты какими-то бессмертными силами. На затопленных рисовых полях застыли перевернутые танки и бронетранспортеры, напоминавшие гаргантюанских крабов. А в другой провинции Туню пришлось прорываться через горящую деревню, попавшую под перекрестный огонь. Молодая мать, убегая от взрывов, на ходу подбирала куски мяса буйвола, разметанного взрывом гранаты, спасая какую могла пищу, чтобы позже накормить своих детей. Мужчина, кричавший неизвестно кому застрелить и его, проклинал обе воюющие стороны, держа на вытянутых руках своего мертвого ребенка. «Почему вы и меня не убьете? Убейте же меня, трусы!»

После увиденного лагерь показался Туню чуть ли не святилищем, несмотря на постоянно ощущаемое главенство леса. Он гадал, как добрались остальные и оказались ли они в столь же диких и потаенных местах. Их разделили, чтобы между ними не возникло никаких дружеских уз, как случается в походе. С самого начала все понимали: никакой дружбы, только товарищество, и никакой преданности, кроме как Организации. Верность должна быть абсолютной, конспирация – полной. Это были самые очевидные укрепления вокруг лагеря, если не считать собственно джунгли.