Музыка призраков - Вэдей Ратнер (2017)

– О, спасибо, просто прекрасной. Водитель выбрал дорогу мимо Чранг Пич… – Тира сделала паузу, словно ожидая его реакции, и, не дождавшись, продолжала: – А остаток пути мы проделали по берегу реки. Сегодня там особенно красиво. – Новая пауза. – Вода такая спокойная и сверкающая…

Старый Музыкант энергично кивнул, счастливый легкостью в ее голосе. Он подумал спросить, когда она приехала, давно ли в Камбодже, видела ли уже Пномпень, но стоило ему сглотнуть, как слова, простейшие, привычные, точно канули в пропасть. Она здесь уже некоторое время, в этом он почти не сомневался, достаточно долго, чтобы ему опечалиться, узнав, что она была совсем рядом, но не заглянула в Ват Нагару. Казалось, Сутира из тех, кто, едва сойдя с самолета, сразу ощущает под ногами родную почву. Перелетная птица, длинноногая белая цапля, нашедшая свое покинутое гнездо среди рисовых полей. Главное, внушительно сказал себе Старый Музыкант, что она снова здесь. Она здесь. Говори же с ней, что ты как немой!

– Как вам здешний климат? – Он даже вздрогнул от банальности собственных слов. – С непривычки жара может обессиливать. – Он помнил, как задыхался первое время, вернувшись из США.

– Да, я совсем забыла, как тут душно и влажно. Каждый раз радуюсь дождю.

Да, дождь, эликсир обновления. Старый Музыкант всей душой мечтал сейчас о дожде, который закрыл бы раны, открывшиеся в сердце при появлении Сутиры.

– Может, дождь пройдет, пока вы тут, – сказал он, заметив капельки пота на кончике носа девушки. Изысканных очертаний нос ее матери. Узкая переносица заставляла думать о восхождении. Да, когда-то он так и думал в бытность свою студентом в Америке, осмелившись высоко взлететь ради своей любви. Любовь казалась ему не тем, во что падаешь и тонешь, а тем, к чему возносишься, как в небесную синеву с ее бесконечной тайной.

– Может, будет дождь… – пробормотал Старый Музыкант, не зная, сказал он это вслух или нет. Он слышал гром или ему показалось, пока он думал о небе с его бескрайней географией страстных желаний?

– Надеюсь, – озадаченно отозвалась Сутира.

Они помолчали. Этот делано светский разговор причинял боль и ему, и Тире, но старик не знал, как быть, и остался неподвижен и нем.

Сутира протянула руку к инструментам.

– Вот только мы и остались… – на мгновенье ее рука задержалась над лютней, но опустилась на стройный гобой. – Знаете, когда я была маленькой, – начала она с едва уловимой дрожью в голосе, – я думала, что сралай – это женщина.

Старый Музыкант не знал, как воспринимать это «знаете», – как привычный оборот или же Сутира решила проверить, знает ли, помнит ли он это. Тот ли он, за кого себя выдает. Старик собрался с духом.

Тира положила гобой на соломенную шляпу.

– Это единственный инструмент, о котором я думала, что он будто бы имеет пол. Я называла его «Срей Лэй», «леди Лэй», – добавила она по-английски, полушепотом, будто переводя для себя самой. Затем продолжала по-кхмерски: – Такой красивый, женственный, вы не находите?

Старый Музыкант не знал что отвечать.

– Я считала, что гобой – женщина. – Сутира вполне овладела собой. Старого Музыканта посетило странное ощущение, что они разговаривают уже несколько часов, вообще давно общаются и это просто очередная доверительная беседа о пустяках. – Будущая мамаша, – Сутира постучала указательным пальцем по подъему там, где, считая сверху, было четвертое отверстие. – Из-за этой выпуклости. Я фантазировала, что сперва она рождает эти четыре ноты, одну за другой, а через некоторое время еще две, и каждая нота – подарок миру. Вот так и получается музыка, думала я. По крайней мере, та, которую мы слышим и дарим друг другу. Всеобщая мелодия, иными словами.

Это то, что он должен помнить? Старый Музыкант судорожно рылся в памяти – ничего. А это ему вообще говорили?