Обитель - Захар Прилепин (2014)

— В десять жду, — отрезала Галя. — Посмотрим, кто у кого примет отчёт. Командировку свою подготовьте. Изучим, что вы искали в пятнадцати верстах отсюда.

— Ещё узнаем, кто кому отчитается, — процедил Горшков.

Галя по форме представилась старшему береговой охраны.

— Вот мой командировочный лист. Вот документы на выезд по спецприказу. В ходе командировки задержаны два шпиона, — сказала она чётко, указывая на Мари, так и сидевшую в лодке. — Необходимо доставить их в ИСО для допроса. Второй болен, без сознания — его сначала в санчасть. Срочно.

Артём перетаптывался на месте.

— Что стоите? — обратилась к нему Галя. — Немедленно в роту.

«Меня ж не пустят», — хотел сказать Артём, но Галина уже пошла впереди, отмахивая шаг рукой.

Соловецкие стены стояли как чёрный хлеб в грязной сладкой пыльце.

На воротах Галя, подав документы, кивнула на Артёма:

— Это со мной.

Во дворе сразу, не прощаясь, свернула в сторону ИСО, Артём наметил путь в двенадцатую рабочую роту Соловецкого лагеря.

Видимо, шёл развод, первые наряды уже двигались на работу сквозь осеннюю морось.

Навстречу прошла бригада в десять человек, причём двое шедших позади работников были в шинелях и в кальсонах, один — в валенках без калош, другой в ботинках — отчего ступал, высоко поднимая ноги, избегая луж. На голове у обоих имелись кепари.

Народу, впрочем, во дворе было уже привычно мало, а появлявшиеся имели вид нервозный.

По двору санитары пронесли несколько больных, но только почему-то не в санчасть, а из санчасти.

«Это трупы», — объяснил себе Артём.

Санитары были в масках. Никогда они никаких масок не носили.

Непонятно, с чего Артём решил, что его пустят отсыпаться. Он был просто неживой — и это казалось ему достаточной причиной.

Ещё казалось, что всё происходившее когда-то было, и в роте его ждут Василий Петрович или Афанасьев, а то и Крапин, и, значит, всё по местам и всё разрешится, как разрешалось уже не раз.

В деревянном тамбуре действительно так и сидели на посту два дневальных чеченца.

— Ай, — узнал Артёма один из них. — Ты в море ходил? Давно тебя не было. Кита забил?

Артём хотел улыбнуться, но не смог, поэтому просто кивнул и попытался пройти.

— Эй, — сказал чеченец без дерзости, но твёрдо, — погоди. Ты разве в нашей роте?

Артём снова кивнул и взглянул на ходики, словно они подтверждали его правоту.

Он вдруг вспомнил, что это младший Хасаев — брат того, с которым сидел на Секирке. У братьев всегда были трогательные отношения: старший заботился о младшем, как о ребёнке.

— Нет, надо командира позвать, — с некоторой даже печалью сказал младший Хасаев. — Мне, слушай, не жалко, но я тебя не видел… Очень давно не видел. У тебя есть перевод в роту? Мне говорили, что ты теперь только с командирами работаешь, зачем тебе сюда? Ты не пьяный? Замёрз? Вот грейся у печки.

Хасаев ушёл, Артём поспешно выпил три кружки воды из бака и, разом опьянев, уселся прямо на пол, припав к печке спиной.

Закрыл глаза, заснул.

Чеченец вернулся с каким-то командиром.

Артёма несильно пнули ногой, как дворовую собаку, загородившую дорогу.

Поднялся — почувствовал, что спина прикипела к рубашке, рубашка к чекистской куртке, а куртка стала горяча, как утюг.

Сквозь неотвязный сон вгляделся в командирское лицо… нет, он не помнил этого лица.

— А где Кучерава? — спросил Артём.

Младший Хасаев едва заметно ухмыльнулся.

— До-ло-жить! — по слогам и уже с закипающим бешенством велел командир.

— Артём Горяинов, — впервые в жизни заплетаясь в собственной фамилии, как в названии чужой страны, отчитался Артём. — Находился в специальной командировке, приказом ИСО возвращён в роту.

— Где бумаги?

— Бумаги в ИСО.

Артём отчего-то чувствовал, что катится на санках с горки; ужасно хотелось закрыть глаза и опять заснуть.