Обитель - Захар Прилепин (2014)

— Наш побег вообще скрыли. В тот же день, как мы ушли, прибыла московская проверка, много арестов среди соловецких чекистов. Здесь чёрт знает что творится, — Галя смотрела вперёд, мимо Артёма, и только время от времени на миг переводила на него взгляд. — Ни в чём не сознавайся. Кивай на меня, где не знаешь, что сказать. Скажи, что работал на Эйхманиса и по его приказу перешёл работать ко мне. Скажи, что изучали географию и фауну, я вела записи, ты ни во что не вникал. Скажи, что уплыли всего на пятнадцать вёрст. Потом барахлил мотор, потеряли время. Потом обнаружили шпионов и доставили их сюда.

В глубине секретариата открылась дверь, раздался могучий мужской голос.

Галя спокойно пошла дальше.

Артём смотрел ей вслед. Она чувствовала это и дважды, не оглядываясь, жёстко сжала в кулак и разжала руку.

Это могло значить что угодно. Артём прочитал жест как: держись.

Секретарь вернулся и забрал чай. Наверное, он приготовил его не себе.

Артём почувствовал, что у него бьётся сердце. Так бывало в гимназии перед экзаменом.

«Странно, — думал он, — видимо, чувство страха не может быть больше, чем человеческое существо, если экзамен — это немногим более страшно, чем возможный расстрел. Те же самые мысли, те же самые жесты, та же самая тупость во всём теле…»

В дальнем кабинете обладатель мощного голоса начал диктовать. Застучала машинка.

Некоторое время Артём прислушивался. Потом встал и подошёл к дверям: ну да, из секретарской дверь вела в другой кабинет, без таблички, и то, что произносили там, звучало достаточно внятно.

— Комиссия предполагала найти в режиме Соловков, первого лагеря СССР, более или менее установившийся правопорядок, — диктовал голос. — Кажущаяся налаженность производства, трудоемкие работы, обширное жилищное строительство, наличие относительно солидных чекистских кадров — всё это как будто бы должно обеспечивать твердый, нормальный трудовой режим… На деле оказалось другое. На основании только добытых в процессе работы данных Комиссия приходит к заключению, что издевательства, избиения и пытки заключенных количественно уже перешли в качество, то есть в систему режима… — человек от души прокашлялся, печатная машинка бережно переждала кашель, — …в качестве метода обследования лагерей Комиссией применялся личный опрос всех арестованных по следственным и дисциплинарным делам и заключенных в общих бараках, — продолжил голос. — Как твердо установленный факт необходимо констатировать общую запуганность заключенных: жалобы на жестокость режима удавалось получить исключительно в отсутствие администрации, давая гарантию, что избиений больше не будет.

Некоторое время была тишина, и Артёму показалось, что он слышит шелест бумаг.

— Объективная картина режима на Лесозаводе такова, — продолжил голос, — прежде всего Комиссией осмотрен карцер. Это дощатый сарайчик площадью в одну квадратную сажень, без печи, с громадными дырами в потолке, с которого обильно течет вода, с одним рядом нар. В этом помещении буквально друг на друге в момент прибытия Комиссии находилось шестнадцать полураздетых человек, большинство из которых пробыло там от семи до десяти суток. Только накануне приезда Комиссии арестованным стали давать кипяток; ранее это считалось излишней роскошью. По поступившим жалобам Комиссией было опрошено восемь человек, туловища и руки которых были покрыты явными даже для неопытного глаза кровоподтеками и ссадинами от избиений. Характерно, что вызванный для освидетельствования избитых лекпом, авторитетно прикладывавший ухо к различным частям тела заключенных, оказался попом, осужденным по 58/10 статьи УК. Он немедленно переведен на общие работы. Мотивы избиений — легкие дисциплинарные проступки, иногда — побеги и попытки к ним. Контингент избивающих — надзиратели, конвоиры, стрелки, десятники, комсостав охраны — в подавляющем большинстве из заключенных.