Питбуль - Анне Ханкок (2021)

— Да, она была из группы молодых идеалистов, которые занимались тем, что заводили друг друга и искали неприятностей. Какие-то фанатики PETA, которые вымещали свою злость на нас, норковых фермерах. Тогда все бесчинства были направлены на меховое производство, сами понимаете. Я никогда не думал, что скажу это, но на самом деле я скучаю по тем временам, потому что в наши дни невозможно ни поесть мяса, ни слетать в Прагу, ни купить букет роз своей жене, не будучи линчеванным за тот углеродный след, который оставляет твой образ жизни. Нельзя также присвистывать при виде женщин, распевать старинные датские песенки или ругать детей, потому что тогда на тебя будут жаловаться за сексуальные домогательства, расизм и психологическое насилие. Сегодня осуждение распространяется на всех и каждого, но тогда мишенью становились только мы, норковые фермеры.

Элоиза склонила голову и снисходительно улыбнулась.

Галлахер встретился с ней взглядом и слегка усмехнулся.

— Я не жалуюсь, я просто объясняю вам, как оно было, — сказал он. — Эта группа активистов планировала акции против двух норковых ферм в нашем районе — Бенниксгорда и Падборг Минка. Их план заключался в том, чтобы выпустить животных и поджечь фермы, но так далеко они не зашли. По крайней мере, у нас. Мы узнали об их планах и были наготове, когда они пробрались во двор посреди ночи.

— Что произошло?

Ханс Галлахер прокашлялся.

— Их арестовали. Всех четверых. По обвинению в вандализме и попытках освобождения норок во время акций в трех других местах Ютландии. Их также обвинили в поджоге и угрозах убийства.

— Угрозах убийства?

— Да, когда их арестовали, у этой Далсфорт оказались при себе письма, которые они собирались оставить нам на ферме. Обращенные лично к нам — тем, кто там работал.

— Что в них говорилось?

— В них говорилось, что если мы возобновим работу, они поступят с нами так же, как мы поступали с животными: нас убьют и освежуют.

— И вы говорите, что в акции участвовали четверо молодых людей?

— Да. Девушка и трое парней. Она была единственной из них, кому на момент совершения преступления не было восемнадцати лет, поэтому ее отпустили домой в ожидании суда, а через несколько дней она исчезла. Из-за ее семьи здесь был целый цирк.

— Что это за семья?

— Далсфорт?

Элоиза кивнула.

Он робко улыбнулся.

— Вы действительно издалека, верно?

— Да, от этого никуда не деться. Кто же они?

— Ее родители — Оле и Лизетта Далсфорт. Они владеют «Далсфорт Индустри».

— «Далсфорт Индустри», которая… — Элоиза стала вспоминать, перебирая свою мысленную картотеку, — …выпускает клапаны и что-то в этом роде?

— Да, именно. Сейчас это огромная компания с офисами примерно в тридцати странах.

— И никто так и не узнал, куда делась девушка?

Он покачал головой:

— Полиция считает, что она уехала в Германию, а куда она делась оттуда, неизвестно.

— А Ян и Том Мазорек были замешаны в этом деле с активистами?

— Да, потому что угрозы убийства были адресованы им лично — и, конечно, мне и еще одному парню по имени Дрес Карстенсен. Когда дело дошло до суда, мы все вчетвером давали показания против троих разбойников, а против Нины Далсфорт — заочно, потому что к тому времени она уже сбежала. Мы объяснили, что тогда произошло, чтобы прекратить безумные разговоры, которые ходили вокруг следов на руках девушки и выстрелов и криков и прочих ужасов, которые слышали соседи.

— Что это были за следы? — спросила Элоиза.

Ханс Галлахер на мгновение замялся. Он опустил глаза и несколько раз провел каблуком по полу стойла.