Катька вылезла наружу по пояс. Кровь стекала по ней, оставляя на светлой коже темные следы. Брошенный в сторону фонарик почти не освещал ее. Но в дыры на потолке проникал рассеянный утренний свет. Его хватило, чтобы разглядеть плотный сверток, лежащий в руках Катьки. Расслышать шепот, которым она убаюкивала его, прижимая к впалому животу.

Ее голос заполнил всю галерею. И весь этаж. И корпус. Вся ХЗБ пропиталась им, как рукав Тарасовой куртки пропитался кровью. Пока Тарас шел по коридору, путаясь в ногах, пока припадал к стенам, чтобы не свалиться от слабости и дурноты, он все еще слышал его – Катькин шепот:

– Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни. Пчелки затихли в саду, рыбки уснули в пруду. Месяц на небе блестит, месяц в окошко глядит…

И когда, окончательно потерявшись среди однотипных провалов в пустые палаты, Тарас сполз по стене и затих, сглатывая горькое, что текло из его глаз и носа, Катька все не утихала:

– Пусть бы так было все дни… Спи, моя радость, усни…

Тарас вцепился себе в волосы, чтобы не заорать, но через сжатые зубы все-таки просочился сдавленный вой. И в конце коридора на него тут же откликнулись быстрые шаги. Можно было убежать. Или спрятаться. Но Катька продолжала укачивать неживого малыша.

– Хочешь, расскажу тебе стишок? У меня в кармане крыса, я нашел ее в лесу, она мертвая и лысая, я домой ее несу.

И захлебнулась смехом. Тарас наскоро обтер лицо, вытащил из кармана телефон и включил фронтальную камеру. На себя он не смотрел, все равно не узнал бы. Слова приходили легко, будто он заранее их готовил.

– Кир, во всем, что здесь случилось, виноват только я. Нельзя было тебя сюда тащить. И самому сюда переться тоже не надо было. А ты точно должна была остаться дома. Но мне так хотелось пойти с тобой. Просто побыть с тобой. Что-то сделать вместе. – Он сглотнул, в горле пересохло и драло, как наждачкой. – Я же уйду на целый год. А ты от меня отвыкнешь. Это нормально, я знаю. Но как раньше уже не будет. А я хочу, чтобы было как раньше. Нет, вру, не хочу как раньше. Хочу, как было на крыше. Понимаешь? Всегда хотел. Боялся, как идиот. Волочился за Деточкиной этой… Самому противно. Я просто думал, что ты меня пошлешь. Или пожалеешь. Ты всегда меня жалела. А я хотел тебя защищать. Быть рядом. Быть с тобой хотел, Кир… Такая тупость. Столько времени мы потеряли. – В паузах между словами проступало агуканье Катьки. – И сюда приперлись. Самая тупая идея на свете. Но мы сюда приперлись. Я должен был просто дать тебе денег на Эдика. У меня же есть, я же собрал. Но мы сюда приперлись. Блин, Кир, я не знаю, где ты. Я тебя сюда привел. И тебя здесь потерял. Пожалуйста, будь живой. Будь сейчас снаружи. Вызывай такси. Уматывай отсюда. – Он сглотнул, в тишине его молчания отчетливо были слышны шаги по коридору. – Я, наверное, не выберусь. – Вдруг понял он. – Тут Жека. И Катька… И хрен пойми, что тут. Хорошо, что ты не со мной. Будь живой и будь снаружи, Кир. Видос потом подгрузится в облако. И ты его посмотришь. Из дома. Это хорошо, Кир. Береги Марго с Эдиком. Они тебя любят. И я тоже люблю.

Приоткрыл глаза, на экране поместился только край его заросшей щеки и красный нос. Отличная картинка. Очень живописно. Тарас отключил камеру. Сунул телефон в рюкзак с камерой и отшвырнул от себя подальше. Рюкзак проехался по полу и уперся в угол. В темноте не различишь.

По этажу разносились отголоски Катькиного смеха. И шаги приближались. И сердце билось неровно, ухая вниз, как с американских горок. Тарас прислонился затылком к стене и стал ждать.

– Ну чего? Нагулялся? – спросил его подошедший.

Тарас не ответил. Страха он больше не чувствовал, только усталость. И немного благодарности к Жеке, который нашел его.

– Держи, – сказал он, протягивая Тарасу что-то маленькое, пластиковое, по типу ручки, а потом оно щелкнуло и раскрылось, превратившись в нож.

– Зачем? – тупо переспросил Тарас, а лезвие разрезало воздух перед его лицом.