Потерянная земля - Алексей Федоров

Она присела на кровать, стерла рукой не успевшую еще свернуться розовую влагу. Какой же он все-таки горячий…

Ну ничего. Теперь все будет хорошо. Я тебе обещаю…

И, словно услышав ее, существо открыло глаза.

Глава 4

Буренка лишь тяжело дышала, сил уже не осталось, даже чтобы издать стон… А стонала она как женщина, слишком похоже, от этих звуков все внутри переворачивалось. Сколько уже раз Витя это делал, все одно — тошно. Тем более, здесь уже милосердие, ей и самой тяжело — с перебитой ногой и огромной ссадиной во весь бок. Корову пришибло чем-то тяжелым — было видно, где покрошились проступающие через обвисшую шкуру ребра. Она даже не дошла до яслей — завалилась прямо на бетонный пандус за дверями коровника, оказавшись под родной крышей. Пришла сама, все думали, что она потерялась — хоть и маленький мирок, но туман раздвинул его чуть ли не до бесконечности.

Покалеченная нога коровы оказалась под прямым углом, лежала такая бесполезная… Иногда копыто конвульсивно подергивалось — и тогда животное снова стонало. При любых раскладах, корова только на убой, и чем скорее — тем лучше, пока ткани не загнили.

Лишь глаза смотрели на него — на человека, пришедшего оборвать мучения вместе с жизнью. Глаза видели его до глубины души.

Да черта с два они неразумны. Поразумнее некоторых будут… корова еще терпела больше суток, пока до нее дойдут руки — и весь вчерашний день Вику Семенову пробирала дрожь, стоны животного были слышны прекрасно даже сквозь тонкую, в полкирпича, стену бытовки.

Товарки, привязанные цепями к толстому брусу, нервничали, звенел металл, шкура под стальными ожерельями, и так натертая, сбивалась в кровь… Дурдом, словом.

И не облегчишь ее страдания — завтра резать. А руки чесались вкатить ей обезболивающего — но тогда мясо станет вонять. Только завтра придет облегчение…

Семенова сбежала домой пораньше, не хотела видеть, как животное пустят под нож. Сколько раз видела, как их режут, но эта смерть была выше ее сил. Слишком тяжело.

Витя взвел курки, еще раз, помимо своей воли, посмотрел в огромные черные глаза, по края залитые болью. По морде рывками сбегала хрустальная слеза, она цеплялась за жесткие шерстинки, казалось, застывала насовсем, но тут же двигалась дальше… в конце концов, добралась до шеи и ухнула вниз, оставив на грязном бетоне мокрое пятно.

Холодный металл ткнулся под ухо, с таким расчетом, чтобы пуля вошла в мозг.

Глаз животного не отпускал, ей достало сил повернуть голову — смахнув челюстью присохший к пандусу навоз. С нижней губы выбежала капелька крови, следом — еще одна, превращаясь на грязи в черные кляксы. Кожа на губах слишком нежная…

Мышцы ослабли, голова повалилась на бок, звонко стукнул рог по бетону. Сломанная игрушка.

Твою мать!..

— Все в порядке, Вить? — Лебедев вроде как улыбался, но в глазах застыла все та же глухая тоска. Глаза отразились в глазах, как зеркало в зеркале, тоска рванулась вглубь души, подобно зеркальному коридору. Витя спешно перевел взгляд, так отдергивают обожженные пальцы от раскаленной дровяной плиты, в которой гудит пламя.

— Нормально. — В туманной подушке, заткнувшей ворота коровника, вспухли голоса — ребята уже несли горячую воду. Сейчас удивятся.

А глаза все равно его не отпустили. Как она умудрилась?

Сука, хватит пялиться! Слышишь?!

Это уже что-то. Он разозлился. Да какое там, он взъярился!

На, тварь!!! Держи!!!

Не целясь, навскидку; какое там, с двух-то шагов… грохот, от которого шарахнулись остальные коровы, первый раз били скотину прямо в хлеву. А чем ее вытаскивать, «Виллис» сдох, да и зачем…

Стоят в ангаре два трактора, но они тоже не заведутся…