Потерянная земля - Алексей Федоров

Да какие в поселке законы? Жили все эти годы не по закону, а больше по совести.

Он заколебался. Если прямо сейчас перелезть обратно и отправиться домой, он избежит неприятностей, которые — Вова был уверен, ждать себя не заставят. Но.

Но в глазах Гали это будет выглядеть трусостью. А не для того ли он столько раз бросался очертя голову в скандалы, чтобы загнать свой страх хоть ненадолго поглубже? Чтобы доказать самому себе — он не такой трус, каким сам себя считает?

Ну вот уж хрен. Не для того он ноги бил, перся сюда в тумане… Вова распрямился, аккуратно пробрался меж двух ягодных кустов — даже ветка не сдвинулась, похвалил он себя, старательно не обращая внимания на бешено колотящееся сердце. Показались из тумана грядки, почему-то напомнившие ему могильные холмики…

И тут Вова остановился, в двух шагах от своей цели. Он внезапно понял, что именно натягивает его нервы. Это было глупо, невероятно… Но кто-то смотрел на него прямо сквозь туман, и этот взгляд Вова ощущал всей кожей; где-то под гортанью возникло свербящее ощущение — словно там ковыряли сухой веточкой.

Он снова присел, вжался в землю, отчетливо услышав, как громко, слишком громко прошуршала при движении одежда.

Что самое плохое — он не мог определить, с какой стороны идет этот обжигающий взгляд; но на него смотрели, взгляд был таким же реальным, как окутавший землю холодный туман, как сырость земли, на которую Вова опирался пальцами.

Он аккуратно опустился в ручей между грядками, «ты же весь сейчас перемажешься» — всплыла мысль. Черт, ему подумать больше не о чем, кроме как о чистоте одежды. Вот как раз сейчас чистота — это самое важное, о ней нужно беспокоиться в первую очередь.

Ручей скрыл его, полегчало — и только тогда Вова осознал эмоцию, которой дышал чужой взгляд. Холодная ненависть и собранность пантеры перед прыжком… Его затрясло.

Тормоза отказали и горячая волна паники захлестнула взвинченный мозг, Вова подхватился из ручья, собираясь кинуться не разбирая дороги — хоть к председателю в лапы, лишь бы — подальше от этого взгляда; подошвы сапог взрыли землю, осыпая стенки грядок, вздергивая сухопарое тело…

Вова так и застыл — скрюченный, напоминающий спринтера на низком старте. А внутренности уже вываливались из распоротого живота, что-то горячее пропитывало штаны на коленях. Резко и отвратительно запахло дерьмом, человек только охнул, когда ком огромных окровавленных червей — его кишечник — упал в ручей, обрушив бортик морковной грядки. Земля налипла на что-то белое, перевившее толстую кишку, неприятно дернуло желудок — он остался внутри тела, пищевод натянулся… Вова с ужасом смотрел на комочки земли, это занимало его больше всего.

«Как же это… Нельзя так…» — прошептал он одними губами.

Потом пришло понимание случившегося — и он заткнулся.

А потом пришла боль, прошила мириадами клинков застывшую в ужасе плоть. Человек даже не смог заорать, из пережатого спазмом горла вырвался лишь тихий обреченный хрип. Он упал ничком, коленями вминая в землю свой кишечник, что-то лопнуло и на морковь брызнула тонкая струйка желчи; милосердное сознание погасло, оставив в ручье лишь кусок умирающего мяса.

С когтей капала кровь, и он вытер их о фуфайку трупа, прежде чем убрать. Наконец, длинные пластины, с одной стороны бритвенно острые, с другой — шершавые, втянулись в запястья, перевитые как морскими канатами, полупрозрачными венами, в которых упруго гнало черную жидкость. Разошлись в улыбке тонкие губы, открыв клыки, нервно дернулись крылья, сложенные за спиной. Поджарая грудь, на которой из-под жгутов мышц проступали кривые мощные ребра, поднялась — существо втянуло в себя аромат поверженной добычи. Хорошо…