Чёрный ход - Генри Олди (2020)

Шансфайтер, думает Джош. Вот к «Белой лошади» подходит свихнувшийся шансфайтер. Такие бывают? Допустим, бывают. Встаёт напротив дверей, палит из шансера. Из дробовика-шансера. Чёртова прорва несчастных случаев, проклятий, «чёрных полос». Чем там ещё они стреляют? Бах! Чёртова прорва, в кого попало, без разбора.

Меня тоже зацепило.

Меня зацепило, но тахтон сказал: я больше не цель.

Зубастый червячок сомнения вгрызается в душу. Прокладывает ход за ходом. Растёт, жиреет. «Мне это не нравится, — говорит себе Джошуа Редман. — Будь я проклят, если мне это хоть в чём-то нравится!»

2

Рут Шиммер по прозвищу Шеф

— Ты устала? Садись, вот кресло!

Рут стоит.

Её с Пирсом разделяет лохань с остывшей водой, в которой Пирс принимал ванну. На полу вокруг лохани мокрые пятна. Два человека, два материка, разделённые морем.

— Эллен скучает, — отчим разводит руками. Наверное, хочет показать, как сильно скучает мать Рут. — Зовёт тебя переехать к нам, осесть на одном месте. Спрашивает, когда же ты наконец остепенишься.

— Кого спрашивает? Меня?

— Господа, должно быть. Ты всё равно не ответишь.

Он прав.

Рут одёргивает пыльник, хотя в этом нет нужды.

— Что ты делаешь в Элмер-Крик, Пирс? И что здесь делаю я? Зачем ты попросил меня приехать?

Зачем я приехала, спрашивает Рут себя. И не знает ответа.

— Я хочу нанять тебя, девочка.

— Нанять? В каком качестве?

— А в каком качестве тебя обычно нанимают? Чем я хуже любого другого нанимателя?

Всем, хочет ответить Рут. Чем? Всем.

— Чепуха, — вместо этого говорит она. — Полная чушь.

— А если не чепуха?

— Кто-то угрожает тебе? Найми охрану. Я имею в виду обычную охрану. Вроде того стрелка, что стоит на лестнице.

— Красавчик Дэйв? Его я уже нанял. Теперь очередь за тобой.

— Я шансфайтер.

— Да ну? Ты просто открыла мне глаза.

— Ты знаешь, за кем я охочусь. И кого охраняю, тоже знаешь. Только не ври мне, что снова обул сапоги разъездного агента! Ты уже давно не дилер, ты заправляешь в конторе.

Пирс садится в кресло, которое ещё недавно предлагал Рут. Берёт со стола жестянку «Chesterfield» с фабричными самокрутками, достаёт одну. Прикуривает, пускает клуб дыма. Жестом предлагает Рут угоститься; пожимает плечами, когда та отказывается.

У Рут возникает странное ощущение. Ей кажется, что Пирс курит не табак, а время. Говорят, умелый мастер сворачивает четыре таких самокрутки за минуту. Пятнадцать секунд сгорают в пламени, в опасной близости от рта Бенджамена Пирса.

— Я заправляю в конторе. Но сейчас я обул сапоги разъездного агента. Я выехал за искрами, девочка. Светит крупный куш, я хочу, чтобы ты охраняла меня.

* * *

Искры, искры, искорки.

Никто из ныне живущих не помнит те времена, когда родились первые дети с искрами. Божье благословение, метка дьявола, каприз природы — поколения сменились со дня начала. Христофор Колумб зашёл в бухту Бариэй, Америго Веспуччи — в залив Маракайбо, Жак Картье прибыл на остров Ньюфаундленд, а в мире повсюду уже рождались дети, в которых горела крошечная, но вполне различимая искра.

Хуан Ортега из Мадрида взглядом мог поднять пёрышко. Только пёрышко, ничего тяжелее пера. Ли Фу из Бэйцзина наливал воду из кувшина в чашку — и струйка меняла направление без видимой причины. Текла вниз, потом вдруг загибалась кверху смешным фонтанчиком. Ты моргнул, а вода уже вернулась к своему естественному току. Альбер Бенаквиста из Шуази-ле-Руа мог поднять отцу, матери, другу — кому угодно! — температуру тела. На три сотых градуса, может быть, даже меньше. Отец, мать, друг не замечали перемен, но факт оставался фактом.

Алёшка Сотников из Рязани дыханием зажигал лучину. Фатима из Самарканда брала в руки розу, накалывала палец о шип — и лепестки меняли цвет на более тёмный.

Примеры множились, дети рождались.