Чёрный ход - Генри Олди (2020)

— Говорят, если стоишь между мэрией и конторой шерифа, надо загадать желание. Обязательно сбудется. Не слыхали о таком, мэм?

— Нет.

— Зря. Вы упускаете шанс.

— Скажите что-нибудь менее банальное, преподобный.

— Я слишком стар для всего этого дерьма. Но ведь кто-то должен, а? Как считаете, это уже не так банально?

— Должен стрелять по воображаемым друзьям? Да, это банальностью не назовёшь.

— Присаживайтесь, мисс Шиммер. В ногах правды нет.

Пастор хлопает ладонью по крыльцу рядом с собой. Рут уже готова отказаться, но чувствует подозрительный кураж. Наверное, сказывается возбуждение последних дней.

— Почему нет? Благодарю, ваше преподобие.

Сев, она первым делом глядит на балкон второго этажа мэрии. Как и предполагалось, отсюда, с улицы, сквозь оконное стекло виден лишь потолок кабинета, да и то частично. Ага, вон затылок и плечи мистера Киркпатрика. Перила перекрывают бóльшую часть обзора. Должно быть, когда мэр распинал сам себя на кресте рамы, он был вполне досягаем для выстрела. Рут встаёт, смотрит, снова садится. Нет, даже стоя, даже поднявшись на крыльцо, нельзя прицелиться в отчима. Нельзя стрелять в то, чего не видишь. Иначе шансер Пастора уже давно рявкнул бы пару раз. Вот если бы отчим подошёл к мэру, встал с ним по одну сторону стола, ответил на объятие, рукопожатие, заговорил бы о чём-то, не отпуская руки — тогда в Пирса вполне можно было бы стрелять.

…нет, не в Пирса. В его воображаемого друга. Отчиму не обязательно подходить к столу, к окну, выходить на балкон. Достаточно, чтобы это сделал плод его фантазии. Для шансфайтера отчим сейчас белый, как первый снег, в него и не прицелишься толком. Но воображаемый друг…

Что я делаю, ужасается Рут. Что?! Неужели я представляю себя на месте этого скорбного умом служителя Господа?! Прикидываю угол стрельбы? Ищу пути отступления, возможность уйти безнаказанной?!

— Отличная позиция, преподобный. Вы должны были попытаться.

— Стрельба по окнам мэрии? — Пастор серьёзен. Лишь в уголках глаз разбегаются лукавые морщинки. — Зеленщик, женщина с бельём — свидетели. Мне не дадут уехать из города. Если уеду, отправят погоню.

— Скажете, что палили божьими благословениями по голубям на крыше. К вам не придерёшься. Нет трупа, нет раненого, нет мотива для покушения.

— Вы просто чудо, мэм.

— Благодарю.

— Красота и практическая смётка? Редкое сочетание. Вы уверены, что не хотите составить мне компанию?

— Жаль, что Арчи раскаялся.

— Почему жаль? Раскаяние — путь к спасению.

— Пирс был прав, дозор на улице не повредил бы. Пока вы здесь, я не вернусь в кабинет.

— Тут мягче, чем в кабинете мэра? Я имею в виду, тут мягче стелят?

— Гораздо. Тут пуховая перина.

— Скажите, мисс Шиммер, вы что-нибудь смыслите в водолазном деле?

Вопрос застаёт Рут врасплох.

— Меньше, чем ничего.

— У меня был приятель, француз. Матрос с клипера Нидерландского Ост-Индского братства. Вы, надеюсь, слышали о «летучих голландцах»? Разумеется, это не только голландские флотилии, но ярлык приклеился, не оторвать.

«Летучие голландцы»? Да, Рут в курсе, о ком говорит Пастор. Целые флоты, чья жизнь проходит в море. Люди палуб, люди трюмов; люди мачт и пароходных труб. К берегам Старого Света — да и вообще к берегам! — «летучие» пристают редко, в укромных, заранее оговоренных местах. Забирают продовольствие, воду, одежду, оружие. Расплачиваются жемчугом, золотом, драгоценностями, поднятыми с затонувших кораблей прошлого. Платят, случается, и деньгами — или ценным имуществом — полученными от иммигрантов. Если кто-то бежит от ужасов безумия, охватившего родные земли, в Новый Свет, и готов рассчитаться за услугу — «летучие голландцы» подбирают благодарных пассажиров в безопасных портах или прямо в море, с лодок, переполненных беженцами.