Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– Мы обсудим это, вы и я. Вдвоем, – благосклонно ответил Моуч. У Бойля вытянулось лицо. – Нам предстоит выяснить еще немало деталей, но я уверен, что наша программа не встретит больших трудностей, – Моуч заговорил уверенным тоном официального спича, в деловой и почти веселой манере. – Некоторые шероховатости вполне возможны. Если одно не сработает, попробуем другое. Метод проб и ошибок – единственный прагматичный способ работы. Мы будем пробовать снова и снова. Если возникнет затруднение, помните о том, что оно носит временный характер. Пока чрезвычайная ситуация в стране не преодолена.

– Скажите, – вмешался Киннан, – как может закончиться чрезвычайная ситуация, если все стоит на месте?

– Не нужно теоретизировать попусту, – нетерпеливо бросил Моуч. – Мы вынуждены считаться с требованиями момента. Пусть вас не беспокоят детали, если общее направление нашей политики понятно. Мы обладаем властью. Мы сможем разрешить любую проблему и ответить на любой вопрос.

Фред Киннан хохотнул:

– Кто такой Джон Голт?

– Не говорите так! – вскрикнул Таггерт.

– У меня вопрос по «Пункту седьмому», – продолжил Киннан уже всерьез. – В нем говорится, что все заработки, цены, дивиденды, прибыли и прочее будут заморожены со дня вступления в силу директивы. И налоги тоже?

– О нет! – воскликнул Моуч. – Можем ли мы знать, какое финансирование понадобится нам в будущем?

Киннан, похоже, улыбался.

– Что такое? – огрызнулся Моуч.

– Ничего, – пожал плечами Киннан. – Просто спросил.

Моуч откинулся в кресле.

– Должен сказать, что благодарен вам за ваш приход сюда и за высказанные соображения. Они будут нам полезны, – наклонившись вперед, он заглянул в свой настольный календарь и поиграл над ним карандашом. Затем карандаш опустился, подчеркнул дату и обвел ее кружком. – Директива номер 10–289 вступит в силу утром первого мая.

Не глядя друг на друга, все кивнули, соглашаясь.

Джеймс Таггерт поднялся, подошел к окну и опустил штору, закрыв вид на белый обелиск.

* * *

Проснувшись, Дагни в первый момент изумилась, увидев в окне шпили незнакомых домов на фоне бледно-голубого неба. Потом она заметила перекрученный шов чулка на ноге, почувствовала дискомфорт в пояснице и поняла, что лежит на диване в своем кабинете; часы на столе показывали четверть седьмого, а первые лучи солнца серебрили силуэты небоскребов. Она смогла припомнить только, как падает на диван, решив отдохнуть минут десять, – за окном темно, а на часах половина четвертого.

Резко поднявшись, она почувствовала жуткую слабость. Горящая лампа, бросавшая свет на кипы бумаг – ее безрадостную незаконченную работу – казалась неуместной при утреннем свете. Дагни заставила себя не думать о деле и дойти до ванной комнаты, чтобы плеснуть в лицо холодной водой.

Слабость прошла, как только Дагни вновь ступила на порог кабинета. Неважно, какой была предшествующая ночь, она не могла припомнить утро, когда бы в ней не просыпалось ощущение подъема, тихого волнения, рождавшего в теле энергию, а в уме – жажду деятельности. Это было начало ее дня, дня ее жизни.

Дагни посмотрела сверху на город. Пустые пока что улицы казались шире и в ослепительной чистоте весеннего воздуха словно ожидали, когда их вновь запрудит бурная, деятельная толпа. Календарь сообщал: сегодня первое мая.

Усевшись за стол, Дагни с вызовом улыбнулась. Она ненавидела читать отчеты, но это была ее работа, ее железная дорога. Она закурила сигарету, решив про себя, что все закончит к завтраку, и, выключив ненужную лампу, придвинула к себе бумаги.