Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

Дагни с горьким сочувствием подумала о том, сколького же Риарден не смог увидеть. «А я? Если покину эту долину, экран сомкнется за мной так же плотно, Атлантида опустится под завесу лучей, станет более недоступной, чем океанское дно, и я тоже буду силиться увидеть то, что хочу, не зная, как, буду сражаться с миражом первозданной нетронутости, и реальность всего желанного навсегда останется недосягаемой». Однако тягой внешнего мира, тягой, влекущей ее последовать за самолетом, служил не образ Хэнка Риардена – она знала, что не сможет вернуться к нему, даже если вернется в мир – это притяжение имело облик мужества Хэнка Риардена и мужества всех тех, кто все еще сражается за жизнь. Он не оставит поиски ее самолета, когда все остальные давно уже отчаются, как не оставит свои заводы, не оставит никакой избранной цели, если будет существовать хотя бы один-единственный шанс ее достичь. Уверена ли она, что у «Таггерт Трансконтинентал» не осталось ни единого шанса? Уверена ли, что условия битвы не оставляют ей надежд на победу? Люди Атлантиды были правы, они правильно сделали, что скрылись, если знали, что не оставляют в мире никакой ценности, но пока она не увидит, что не осталось неиспробованного шанса, непроведенной битвы, оставаться среди них она не имеет права. Этот вопрос мучил ее несколько недель, но не привел хотя бы к проблеску ответа.

В ту ночь Дагни много часов недвижно лежала без сна, ведя – словно машинист, словно Хэнк Риарден – процесс бесстрастного, четкого, почти математического обдумывания, не принимая в расчет цену или чувства. Страдания, которые пережил Хэнк в самолете, она переживала в беззвучном кубе темноты, ища ответ, но не находя. Она смотрела на едва различимые надписи на стенах, но той помощи, которую просили в свой самый мрачный час эти люди, она попросить не могла.

* * *

– Да или нет, мисс Таггерт?

Дагни смотрела на лица четверых мужчин в мягких сумерках гостиной Маллигана. Лицо Голта было спокойное, бесстрастное и внимательное, как у ученого. На лице Франсиско таился намек на легкую улыбку, которая скрывала заинтересованность в том или ином ответе и лишала его выразительности. Лицо Хью Экстона выражало сочувственную мягкость, он выглядел по-отцовски нежным. Мидас Маллиган задал вопрос без намека на требовательность в голосе. Где-то за две тысячи миль отсюда, в этот закатный час над крышами Нью-Йорка светилась страница календаря, глася: 28 июня. Дагни вдруг показалось, что она видит эту страницу над головами собравшихся.

– У меня есть еще один день, – спокойно сказала она. – Дадите мне его? Думаю, я пришла к решению, но не совсем уверена в нем, а мне нужна полная ясность.

– Конечно, – ответил Маллиган. – Собственно говоря, у вас есть время до утра послезавтра. Мы подождем.

– И потом будем ждать, – сказал Хью Экстон, – если придется, в ваше отсутствие.

Дагни стояла у окна, глядя на них, и радовалась тому, что может стоять прямо, что руки не дрожат, голос звучит так же сдержанно, без жалобы и без жалости, как и их голоса; это давало ощущение уз, связывающих ее с ними.

– Если ваша неуверенность, – сказал Голт, – отчасти объясняется конфликтом между сердцем и разумом, следуйте тому, что говорит разум.

– Примите во внимание причины, дающие нам уверенность в своей правоте, – сказал Хью Экстон, – но не факт нашей уверенности. Если не убеждены, не берите нашу уверенность в расчет. Не подменяйте свое суждение нашим.

– Не полагайтесь на наше знание того, что для вас лучше всего в будущем, – сказал Маллиган. – Мы это знаем, но оно не может быть лучшим, пока этого не знаете вы.

– Не принимай в расчет наши интересы и желания, – сказал Франсиско. – У тебя нет никаких обязанностей ни перед кем, кроме себя.

Дагни улыбнулась, не печально и не весело, подумав, что во внешнем мире не получила бы таких советов. Она знала, как сильно они хотят помочь ей там, где это невозможно, и решила, что должна успокоить их.