Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

Потом Черрил оказалась в своей комнате и отчаянно пыталась запереть непослушными руками дверь. Она бросилась туда в слепой панике, словно это ей нужно было прятаться, словно ей нужно было бежать от мерзости быть пойманной с поличным; в ее душе смешались отвращение, жалость, смущение и нежелание встречаться с человеком, чья вина неоспорима.

Черрил стояла посреди комнаты, не представляя, что делать дальше. Потом колени ее подогнулись, она рухнула на пол и лежала, тупо глядя на ковер и сотрясаясь от дрожи.

Она испытывала не гнев, не ревность, а ужас столкновения с нелепой бессмысленностью. Это было осознание того, что все это не имеет смысла: ни их брак, ни его любовь к ней, ни его стремление удержать ее, ни эта нелепая измена. Она понимала, что искать объяснение всему случившемуся бесполезно. Зло всегда представлялось ей средством для достижения определенной цели; теперь же она видела зло ради зла.

Черрил не знала, как долго пролежала на полу до того, как услышала их шаги и голоса, потом звук закрывшейся входной двери. Она поднялась; в сознании не было ничего конкретного, ею руководил какой-то инстинкт, действовала она словно в пустоте, где честность уже ничего не значит, но просто не могла поступить иначе.

Джима она встретила в прихожей. Какой-то миг они смотрели друг на друга, словно ни один из них не мог поверить в реальность другого.

– Когда вернулась? – отрывисто спросил он. – Ты давно дома?

– Не знаю…

Он всмотрелся в ее лицо:

– Что с тобой?

– Джим, я… – после недолгой борьбы с собой она сдалась и указала на дверь его спальни: – Джим, я знаю.

– Что знаешь?

– Ты был там… с женщиной.

Джеймс втолкнул ее в свой кабинет и захлопнул дверь, словно прячась непонятно от кого. В нем кипела с трудом сдерживаемая ярость, ему хотелось то ли взорваться, то ли сбежать. Из этой сумятицы чувств, как накипь, всплыла одна мысль: это ничтожество, женушка, лишила его радости триумфа, но он не откажется от своей новой победы.

– Да! – выкрикнул он. – Ну и что? Что ты теперь намерена делать?

Черрил безучастно уставилась на него.

– Да! Я был там с женщиной! Был, потому что мне так захотелось! Думаешь, испугаешь меня своими вздохами и причитаниями, большими глазами и добродетельным хныканьем? – он сложил пальцы в фигу: – Вот что для меня твое мнение! Мне плевать на него! Держи его при себе! – ее бледное, беззащитное лицо будоражило Джеймса, доставляло ему садистскую радость, будто слова его – это удары ножом. – Думаешь, заставишь меня прятаться от стыда? Мне осточертело притворяться ради твоего праведного удовольствия! Что ты представляешь собой, черт возьми, жалкое, мелкое ничтожество? Я буду делать, что захочу, а ты будешь помалкивать и вести себя на людях подобающим образом, как и все остальные. Перестань требовать, чтобы я притворялся в своем собственном доме! У себя дома никто не церемонится, это спектакль для общества! Но если хочешь, чтобы я был на самом деле добродетельным – на самом деле, проклятая дурочка, – то тебе нужно быстрее повзрослеть!

Джеймс видел не ее, перед ним было лицо человека, которого он хотел уязвить тем, что сделал. В его глазах она всегда выступала представителем того человека, так что сейчас все оказалась весьма кстати. Таггерт злобно крикнул ей:

– Знаешь, кто эта женщина? Это…

– Нет! – воскликнула она. – Джим! Я не хочу знать!

– Это миссис Риарден! Миссис Хэнк Риарден!

Черрил попятилась. Джеймс испугался, потому что она смотрела на него так, словно видела то, в чем он боялся себе признаться. Спросила погасшим голосом, в котором слышались неуместные отголоски здравого смысла:

– Видимо, ты теперь захочешь развода?

Джеймс расхохотался: